Сплин в ответ пожал плечами – «если бы у бабки был бы конец, то она была бы дедкой».
При «разборе полетов» выяснилось, что победили «красные» с перевесом в три человека. Весьма отличился Фрост, который проявил замашки одинокого волка и «сделал» аж пять супостатов, правда, получив легкое ранение в ляжку. Сержант посоветовал ему и остальным, прежде чем поворачиваться спиной к телу врага, убедиться, что оно не представляет угрозы. Затем показал им записанные индивидуальными и внешними телекамерами относительно удачные эпизоды (как он выразился, «наименее убогие») и несколько «куропаток» – тех, кто сложил голову наиболее бесславно. Отметив недостатки и достоинства первых, он ехидно прокомментировал вторые. Особенно досталось Жердяю, который в запарке угробил своего, не рассмотрев толком, из какой тот команды. Сплину было сказано, что «количественно – неплохо, но по сути – бесхребетная тактика, просто повезло, что не приложили сразу же».
В целом, Доплер отметил две вещи: необходимость взаимодействия и взаимного прикрытия, а также разделения секторов наблюдения и огня. Отчасти забегая вперед, он, демонстрируя на конкретных эпизодах записи, рассказал несколько тактических приемов, которые были бы уместны. Из-за укрытия надо выглядывать правой стороной тела, так стрелок, по крайней мере правша, меньше подставляется. Действовать надо двойками или тройками, двигаться при этом ближе к стенкам коридора, причем каждый контролирует противоположную от себя сторону, включая опасность сверху, так как имеет для этого лучший обзор, а третий прикрывает при перезарядке и следит за тылом, если есть такая угроза. Придется научиться доверять своему прикрытию и сосредоточиваться на своем секторе ответственности, так как в одиночку боец не в силах эффективно контролировать все тактическое пространство вокруг себя целиком, охватывая вниманием одновременно, без необходимости вертеть головой, лишь сектор примерно в 90 градусов. Грамотное взаимное прикрытие снижает уязвимость отдельного солдата и увеличивает боеспособность подразделения в целом.
Для солдата-правши углы рекомендуется огибать против часовой стрелки, слева направо, так как оружие находится по правую сторону. Если же обстоятельства заставят обходить угол слева направо, по часовой стрелке, надо переложить автомат в левую руку, чтобы иметь возможность стрелять вправо без разворота, минимально открываясь из-за укрытия. Желательно огибать крупные объекты и углы, находясь как можно дальше от них. Этим солдат оберегает себя от внезапного нападения. Враг, спрятавшийся за углом, открывается, постепенно теряя преимущество внезапности. Это правило работает на больших площадях. В лабиринтах узких коридоров и небольших помещений лучше идти вдоль капитальных стен, прижимаясь к ним спиной, опасаясь светиться в простреливаемых проемах. Здесь иногда имеет смысл наоборот, резко врываться в дверные проемы и выдвигаться за повороты, при этом сразу же подальше убираясь от углов, служащих визуальной привязкой для огня противника. Можно также предварительно обследовать пространство за углом или дверью с помощью зеркальца, закрепленного на проволочке, шомполе или ноже, или специального оптического прибора типа фиброскопа, вроде тех, которыми пользуются медики для осмотра полых внутренних органов. Но если враг ожидает нападения, то может увидеть или расслышать эти манипуляции, и пальнуть рядом в стену или в пол из подствольника или ручную гранату кинуть неподалеку, чтобы поразить ударной волной и осколками, а может и просто для профилактики то же самое сделать, даже ничего подозрительного не заметив. Поэтому маячить поблизости проемов следует как можно меньше. К входным дверям здания приближаться следует под углом, чтобы не подставляться под огонь из глубины коридора, иногда лучше проникать внутрь через окна или проломы в стенах.
Доплер устраивал по нескольку боев с тематическими сценариями в день, перемежая их с изнурительными кроссами, занятиями по тактике и рукопашному бою, стрельбами. Все это сопровождалось его непрерывными понуканиями, окриками, «бодрящими» речевками из сержантского репертуара, постоянной язвительной критикой. Что характерно, муштры, как таковой, не было совсем, унизительных и грязных хозработ или сторонних «припашек» тоже. Для санкций за нерадивость и наказаний за провинности применялись меры сколь мучительные, столь и обучающие. Например, один изрядно борзый по жизни тип, по имени Мэллоун, как-то, умаявшись на рукопашке, скептически высказался насчет ее полезности в современном бою, когда рулят крутые пушки. На его беду, умника услышал Доплер, который вообще имел талант неожиданно возникать рядом. Сержант быстро надел костюм, велел Мэллоуну взять автомат с имитатором выстрела:
– Я твой пленник, доведешь меня вон до той стенки и пристрелишь. При попытке побега – также стреляй на поражение, но не раньше. Это, как ты знаешь, очень больно. Симулятор моего костюма включен на «норму», как и у тебя, хочешь – одень и проверь. Небось, мечтаешь это сделать в реальности, а? Ну, пошли – мечты сбываются...
Не успели сделать десяток шагов, как инструктор едва уловимым движением сместился в сторону, развернулся, приблизившись, отвел от себя ствол оружия, одновременно перехватывая его, ударил конвоира ногой под колено, выкрутил автомат и так заехал противнику прикладом в живот, что бедолага, скрючившись на полу, успел выблевать значительную часть завтрака, прежде чем датчики шлема не открыли маску, и симулятор не прекратил мучения жертвы. А Сержант как ни в чем не бывало, объяснил группе, что и как он проделал, а также ошибки Мэллоуна и как на его месте надо было. Кто-то из курсантов коротко, но емко за глаза высказался насчет методов инструктора так: «не заебет, так яйцами зашлепает».
С другой стороны, Доплер совершенно не грузил разными протокольными вещами, не требовал по два слова «сэр» в одном предложении или всяких там «разрешите обратиться». Не пытался раздавить индивидуальность курсантов, обдирая с них человеческое достоинство, как кожуру с банана. Не стравливал их между собой тем или иным способом, например, выделением любимчиков или наказанием всей группы за промахи кого-то одного, тем самым обрекая данных субъектов на тяжелый моральный климат в коллективе. Не в его стиле также было унижать ради чистого садизма, что обычно направлено на формирование у курсанта заряда ярости и тотальной озлобленности на все живое, чтобы, когда его, наконец, выпустят на войну, как голодного пса с поводка, он воспринял это как послабление режима и исправно рвал тех, кого назначат врагами, «на старых дрожжах», как Тузик грелку, причем желательно погиб бы при этом, чтобы избавить родное государство от ряда забот по окончании своей службы.
Идея разрушения ядра личности и замены его на клубок ненависти путем систематических унижений и упражнений в жестокости вообще представляется весьма сомнительной, так как отнюдь не вывернутое наружу зверство, а самоуважение и достоинство, подкрепленные волей и наработанным мастерством, служат фундаментом личного мужества. Часто в тяжелых условиях, когда физические силы на исходе, а обстоятельства беспросветны, это единственное, что заставляет человека продолжать бороться, а перенесенные тяготы лишь закаляют. А культивирование жестокости в чистом виде служит основой морального разложения и окончательного распада личности. О какой моральной стойкости и сплоченности подразделения может идти речь, если личность сломлена еще при подготовке, и нет в душе того центра тяжести, который поможет солдату устоять в безумной круговерти войны? И как будет жить такой солдат потом, если переживет войну?
Доплер формировал у своих курсантов отношение к войне как к трудной и опасной работе, которую надо делать расчетливо и профессионально, не впадая в крайние эмоции и недостойные толкового солдата психозы, мешающие трезвой оценке ситуации и, в конечном счете, выполнению задачи. Материл всех нещадно, раздавал затрещины, но периодически с его губ в адрес каждого мимоходом слетала скупая похвала в форме легкого одобрения, хотя он и любил повторять насчет мудаков, которые в деле лажаются, первые дохнут и других за собой тащат. Но все же нагрузки были предельные, и всем было тяжко.
Зачастую учебные бои проводились в малоприятных местах – спутанных, тесных, давно заброшенных горняками галереях и тоннелях, часто тупиковых. Надо было выполнить задачу, не заблудившись в дельте слабоосвещенных или совсем темных незнакомых коридоров, ориентируясь по голографическим планам, которые иногда намеренно были неполными.