– Лернер, Аткинс! Слева заходите, в башку подствольником... Длинный – будь на месте, пускач от «Термита» не проеби! – скомандовал ближайший из офицеров – Штырь, стараясь перебить короткими очередями щупальце, подтягивающее барахтающегося Дрейка к пасти.
Штырь, наконец, попал в щупальце, скрутившее Дрейка, перерубив его пополам. Но бедняга уже наполовину задохнулся и не в состоянии был воспользоваться шансом на бегство. Завершавших обходное движение Лернера и Аткинса сбило с ног хвостом. Вдруг склизкие комья плоти и осколки черепа фонтаном вылетели сквозь раскрытую чуть ли не на 180 градусов пасть зверя, основательно накрыв окончательно охреневшего от быстрой смены опасных событий Дрейка. Существо секунду еще стояло в полный рост, затем с утробным остывающим рыком, переходящим в булькающий клекот, рухнуло как подрубленное дерево, пастью вперед, с хрустом ломая окружающую тропу растительность.
Позади тела упавшего зверя, приопустив свою винтовку, стояла Шелли. Еще пару секунд посмотрев на результаты своей стрельбы, она отсоединила магазин, добавила туда несколько новых экспансивных патронов вместо истраченных, подсоединила обратно.
– Ебать мой хуй... – ошалело произнес Малой, разглядывая пасть зверя и опасливо трогая глушителем автомата зубы на верхней челюсти. – Такое не каждый день увидишь, блядское отродье... Воняет так, будто уже неделю назад сдохло.
– Что это было, мать его за ногу? – стирая с себя пучком травы ошметки, спросил Дрейк. Кто-то подал ему найденную винтовку, которую тот схватил так крепко, что побелели костяшки пальцев. Шелли ответила:
– Местные зовут его «Демон земли». Он довольно медленно перемещается, поэтому или питается падалью, или устраивает вот такие засады на тропах. Если давно устроился его малореально обнаружить, даже матерое зверье с развитым нюхом попадается к нему на обед. Мы еще легко отделались.
Все собрались вокруг убитой твари, вполголоса делясь впечатлениями.
– Не так уж легко – Аткинс зажмурился, – прозвучал голос Бишопа.
– Как зажмурился? – спросил Доплер.
– Совсем. Мертв – шея сломана. О дерево неудачно приложился, – пояснил Бишоп, осматривая уцелевшего после удара хвоста Лернера.
Тот болезненно морщился – на его боку зацветала гематома. Бишоп покрыл ее восстанавливающим гелем, сноровисто залепил бактерицидным пластырем и сказал:
– Ребра целы, внутренности внутри – радуйся.
Лернер поблагодарил кивком головы и начал надевать броню и снарягу обратно. Если он и радовался, то по нему видно не было. Всеобщее настроение отчасти озвучил Боцман:
– Что это за хрень? Сначала набрали салаг зеленых, теперь они начали дохнуть, а мы еще даже до места не добрались, – раздраженно процедил он. И продолжил, обращаясь к Шелли:
– Слышь, подруга, ты же вроде наш проводник, тебе вроде знать про местный зоопарк положено, на крайняк предупредить могла, что здесь такие твари водятся.
Шелли восприняла наезд спокойно. Она чуть наклонила голову и, пристально уставившись на набычившегося Боцмана, ответила, не повышая голос, но так, чтобы слышали все:
– Ты прав, положено. Именно поэтому мы не пошли по местам, где этих тварей гораздо больше или там, где зверушки вроде утреннего ящера нападают группами. Вы явно не цените, что змей почти не видно, что патрули нас до сих пор не обнаружили, что никто из вас не подорвался, что мы в гиблое болото с галлюциногенными спорами не влезли или в колонию диких пчел. А предупредить... Обо всем не предупредишь: тут еще много чего есть, о чем вы не знаете и хорошо, если не узнаете. Еще вопросы?
Боцман почесал репу и все так же угрюмо, но уже не так агрессивно пробубнил:
– Ну, извини – погорячился.
– Да ничего, обращайся.
Она повернулась к Доплеру:
– Имеет смысл объявить привал, люди уже никакие, да и прибрать надо бы...
Доплер тяжело глянул на Боцмана, не одобрив его сольное выступление, но, поскольку вопрос исчерпался, ничего ему не сказал, всем велел распрягаться и отдыхать. Беднягу Аткинса прикопали саперными лопатками в той же яме-засаде, откуда появился его убийца, приложив ручную гранату на случай, если кому станет интересно, а что это за свежая земля на тропе. Скорее всего, лежать им обоим было недолго: местное зверье найдет, раскопает и дочиста обглодает их тела еще до утра. Высвободившееся снаряжение частично распределили, частично закопали вместе с недолгим владельцем, потому что каждый и так был загружен. Полчаса спустя они уже шли дальше, а Аткинс остался навсегда.
Обедали в молчании, кусок не лез в горло – первая потеря, да еще такая бестолковая, подействовала на всех новобранцев. Сплин заглатывал еду механически, сознавая, что организму нужно топливо, дающее силы. Не то чтобы они дружили «неразлей-вода» – люди в отряде сохраняли между собой некую дистанцию, но Аткинс был толковым уравновешенным парнем, полтора месяца провели вместе в одной упряжке и вдруг – такая нелепая смерть, даже не в бою... Вот же, блин... Сплин вдруг остро ощутил, как далеко забрался, что жизнь хрупка, как шейные позвонки и держится на крайне нестабильных вещах. Он стал больше ценить членов группы: они зависели друг от друга и поодиночке здесь ничего не стоили, возможно, даже включая опытных офицеров. Это была чужая земля, куда их никто не только не звал, но и в живых был видеть не рад.
Через несколько часов марша усталость и постоянное напряжение притупили неприятный осадок утреннего эпизода. Взамен Сплина начало плющить нечто вроде культурного шока. Он был городским жителем и нахождение внутри живой среды, где все вокруг яростно пыталось выжить если не за счет других, то, по крайней мере, несмотря на них, действовало угнетающе. Мозг неосознанно, но постоянно искал ассоциации увиденных растений и животных с привычными земными аналогами, цвета и формы были чем-то похожи на что-то знакомое, или напротив, совсем ни на что знакомое не походили. Непонятно было чего и от чего ждать в следующий момент. Все это утомляло его психику. Хотя, если подумать, каменные лабиринты больших городов имели с местными джунглями больше общего, чем поначалу казалось.
В этот день на них никто больше не нападал, но к вечеру начал вяло моросить нудный дождь, при этом прохладнее стало лишь ненамного, и влажность тоже никуда не делась, сконденсировавшись в новое качество – теперь стало душно и зябко одновременно. Солнце скрылось за невнятной серой пеленой мглистой облачности, в воздухе у земли сгустилась туманная взвесь, которая бесконечно самовоспроизводилась и оседала вниз даже не полноценными дождевыми каплями, а какой-то всепроникающей мелкодисперсной водяной пылью.
Надевать водонепроницаемую плащ-палатку при нынешнем ускоренном темпе движения было бы, по мнению Сплина, неоптимально: во-первых, мокро будет теперь уже изнутри, от собственного пота, а это хуже, чем просто от воды, во-вторых, снижалась подвижность – если носить плащ-палатку как накидку, свободно, то вентиляция будет приемлемой, но балахон за все цеплялся бы при движении сквозь дебри. Какое-то время ноги удавалось сохранять в относительной сухости, несмотря на мокрую траву, с помощью водонепроницаемых бахил до колена. Но при переходе вброд Сплин начерпал в них воды. Досада от потери последней частицы комфорта была столь велика, что Сплин с трудом удержался, чтобы истерически не выматериться на весь чертов лес. Дальше трава постоянно добавляла в хлюпающие ботинки новую влагу. Но пока организм согревался движением, холодно не было. Кроме того, бронежилет несколько сокращал теплоотдачу и прикрывал от дождя. За вещи и боеприпасы в ранце можно было не волноваться – они находились в водонепроницаемом вкладыше.
Ночевали, завернувшись в плащ-палатки, кто как устроился: под деревьями, в импровизированных гамаках на деревьях, на открытой земле по одному или прислонившись спинами друг к другу. Сплин нашел себе относительно сухое место без насекомых и подозрительных растений под здоровенным листом какого-то растения типа гигантского лопуха. В караул этой ночью ему не надо было, так что намерение выспаться несмотря ни на что не оставляло его с самого утра. Проснуться пришлось среди ночи от того, что кто-то льет на него воду: оказалось псевдо-дождь усилился до полноценного, лист растения отяжелел от влаги, прогнулся и около ведра воды скатилось как по желобу прямо на Сплина, попав за воротник. Теперь он вымок еще сильнее. Вода была не такая уж холодная, но земля остыла, организм ослаб, и Сплин почувствовал, что его конкретно знобит. С ума сойти: вокруг джунгли, на улице, типа, лето, а он выбивает зубами такую дробь, что любой войсковой барабанщик позавидует. Он недовольно заворочался, пытаясь избавиться от попавшей внутрь воды.