Любовь многолика и многообразна. Кроме любви к себе, свойственной демонам, всякая любовь священна, ибо только любовь заставляет человека, эгоистичного от рождения, то есть придававшему значимость только себе одному, не в рассудке, а в живом сильнейшем чувстве, в величайшем наслаждении или при неразделенной любви – в невыносимых муках переносить значимость с себя на другого или другое, даже мысль без любви бесплодна, но только в любви между мужчиной и женщиной выполняются два важных условия, которые полностью уничтожают эгоизм в человеке: во-первых, оба любящие равны, и равно и полно, и душой и плотью, взаимодействуют между собой, во-вторых, они дополняют друг друга необходимыми свойствами, которые у них абсолютно различны, до полного совершенства. Здесь полная и всесторонняя взаимность. Но любовь нужно воспринимать не пассивно, мало чувствовать, нужно знать, куда зовет любовь, что нужно делать, другими словами – любви нужно учиться…
«Учиться? Где-то я уже это слышал», – подумал Иуда, вспомнив Иакова Зеведеева, хотя тот и говорил несколько туманно, да и не об одной половой любви, а вообще о любви.
– Говорят, любовь слепа. Вот еще одна ложь. Любовь ужасно зрячая, можно сказать – она всевидящая. В любовном восторге человек видит в другом человеке (отсюда и такое восхищение любимым человеком, которое не понятно для посторонних людей) его истинный, идеальный образ, который просвечивает сквозь действительного человека со всеми его недостатками, о которых влюбленный тоже знает и которые очень хорошо видит. Этот идеальный образ есть истинным Божиим образом человека, таким он не есть в этом несовершенном мире, но таким он станет в будущем, когда восполнит свой истинный образ. Каждый из любящих созидательно восполняет образ Божий в друг друге и тем самым через любовь друг к другу восполняет образ Божий в самом себе, но так как в себе силы для этого не имеют (а если бы имели, то не нуждались бы в восполнении своего образа), то силу берут у Бога. Так создается истинное единство мужчины и женщины, не теряющих при этом своей личной значимости, то есть соединение мужчины и женщины в неоскверненном виде, что и есть основной задачей половой любви.
– Ах, как всё это сложно. И трудно, – заметил Иуда.
– А жить в несовершенном мире вообще трудно, но любовь движет нами. Влюбляясь, мы чувствуем в себе огромные силы, чувствуем, что на всё способны и преодолеем любые препятствия. И это чувство истинно. Но когда человек не знает, не понимает задачи любви и не слышит, куда его зовет любовь, когда он просто наслаждается чувством и ничего не делает дальше, когда в случае счастливой, взаимной любви останавливается в браке как в завершенной, застывшей, несовершенной форме, считая при этом, что он уже сделал все, что можно сделать, и не идет дальше к истинному браку, который не от людей, но от Бога, тогда любовь умирает, а мужчина и женщина остаются несчастными, одинокими и смертными, и только руками разводят: куда же девалось то первоначальное, такое сильное чувство? Тогда говорят, что оно обратилось в привычку, такова жизнь. А на самом деле всё в отсутствии деятельной веры в Бога, в любимого человека, нравственного подвига и труда, что вместе и есть творческой любовью.
Иуда, выслушав Филиппа, вдруг бросил его у светильника и в задумчивости пошел один к дому Лазаря.
Был тот вечерний час, когда Иисус обычно собирал Своих учеников и учил их. Гости уже разошлись по домам своим и были убраны столы в саду. В доме вокруг Иисуса собрались ученики и те, кто шел за Ним. Последними в дом вошли Филипп и Андрей. Иуда пропустил их в дверях, а сам остался у порога. В комнате было тесно, даже Марфе не было где сесть и она стояла у очага, прислонившись к стене. Рядом с ней стоял и фарисей Симон Прокаженный, а Лазарь, чтобы ученикам было больше места, вышел во двор, сел на скамью, оставленную возле порога, и оттуда приготовился слушать Иисуса. Обе Марии, Магдалина и сестра Лазаря, сидели на полу у ног Иисуса. Иуда стоял в дверях, прислонившись плечом к косяку. Он был бледен и угрюм, – никого не замечал из тех, кто окружил теперь Иисуса. Огневым взором, в котором сейчас потухли зеленые искры, но горел мрачный, жадный красный огонь, он глядел на светлый лик Иисуса.