«Бог сердца моего и изверг души моей, – думал он, – кому признаешься Ты в любви? Всем, только не мне. Ты сейчас и не глядишь на меня, но взгляни, прошу Тебя. Я весь мир отдам за один только Твой взгляд. Взгляни, как душа моя истекает кровью, какие тяжелые бурые капли со стуком падают на землю и заливают след Твой. Ты знаешь, что я – засохшая ветвь, которую отрубают и бросают в огонь. Ты, наверное, знаешь и об Анне, и о серебряниках, зарытых в Саду. Так возьми же Своими руками эту ветвь и брось ее в огонь. Но Ты не сделаешь этого. Даже засохшую ветвь Ты возьмешь в Свои Божественные руки, чтобы Своим благодатным прикосновением оживить ее. Но я не хочу Твоей жизни, я уже сам не хочу Твоей любви, ибо я устал».
– Если заповеди Мои соблюдете, – в это время говорил Иисус, – пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Любви Его. Радость Моя в вас пребудет и радость ваша совершенна. Сия есть Моя заповедь: любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит жизнь свою за друзей своих. Вы друзья Мои, и Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего. Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал, дабы, чего не попросите от Отца во имя Мое, Он дал вам.
Иуда судорожно перевел дыхание, резко обернулся, вышел из дома и тут же наткнулся на Лазаря, который сидел на скамье у порога.
– Куда же ты, Иуда? – спросил он, вскочив со скамьи и придержав споткнувшегося Иуду за локоть, чтобы тот не упал.
– Так, захотелось вечернего воздуха глотнуть, – хрипло ответил опешивший Иуда.
– Что же, иди, – ответил Лазарь, сел снова на скамью и повернул голову в сторону отворенной двери.
Но Иуда медлил уходить, он искоса оглядывал Лазаря. Тихий, спокойный и уверенный мужчина тридцати лет, привыкший брать всю ответственность на себя. Тихо живущий, но довольный своей непритязательной жизнью, потому что точно знает, что таковая жизнь ему и определена, и он идет этой узкой дорогой и не пытается даже заглянуть за горизонт. Что же, так и надо? Нет, все-таки Лазарь заглянул за горизонт, да еще за какой! Не своею волею, но так ему пришлось, так было суждено. Но кто же судил?
Иуда сел рядом с Лазарем.
– Я понимаю, Лазарь, – начал Иуда, потирая свою коленку, словно она у него болела, – как надоели тебе всякие расспросы. Но, может быть, ты что-нибудь скажешь Иуде?
Лазарь посмотрел на него с удивлением.
– Не вам ли, ученикам Иисусовым, известны все тайны жизни и смерти?
– Конечно, известны, – согласился Иуда. – Но мне интересно, что ты-то увидел, Лазарь. Тебе открыт один краешек, и ты его лучше рассмотрел. А нам, ученикам Иисусовым, открыты широкие горизонты и высоты безмерные. Глаза разбегаются и толком ничего увидеть нельзя.
– Что тебе, Иуда, мой краешек? – сказал Лазарь и, показав ладонью на сердце свое, он добавил: – Тут он живет и будет жить вечно. Понимаешь, Иуда? Вечно. Вот я уже тебе почти всё и сказал.
– Нет, Лазарь, не всё. И ты про то знаешь, – сказал Иуда.
Лазарь странно поглядел на Иуду и, пожав плечами, произнес:
– Что же… – Он протянул и опустил руку свою на колени Иуды. Его рука прошла сквозь Иудины колени, словно была не плотская, а состояла из клубов воздуха. Иуда заметно вздрогнул, отшатнулся от Лазаря и дико поглядел на него.
– У меня много различных способностей появилось, – как бы извиняясь, сказал Лазарь. – Об этом пока никто не знает, даже сестры. Не знаю, почему я открыл тебе?
Лазарь задумчиво поглядел на Иуду.
– Я понял тебя, – ответил Иуда хриплым голосом.
И отошел Иуда от Лазаря в глубь сада.
«Вечна мука моя, – подумал он. – Как же я ненавижу вечность!»
Глава 22. …и в Иерусалиме
Утренняя весенняя прохлада будила радость во всем теле, пьянила голову, пробуждала в человеке неведомые силы и бодрость. Ученики легко шли теперь в Иерусалим и молодыми очами жадно вбирали они окружающую их молодость природы. Даже серые камни выглядели веселее. Впереди виднелась Елеонская гора, нарядно одетая в какой-то нежный зеленый дым, как невеста в свадебное платье. Утро обещало солнечный безоблачный день и первый в этом году теплый, мягкий вечер.
Дороги, ведущие в Иерусалим, сейчас были многолюдны: по ним шло много народа к празднику пасхи, поэтому Иисус и ученики Его не торопились, медленно продвигаясь к Иерусалиму в людском потоке. Иуда заметил Иуду Иаковлева, прозванного Фаддеем, и Иакова Алфеева, о которых говорили, что они братья Иисуса по плоти, хотя Иуда ничего общего у них с Иисусом не находил. Теперь они шли рядом по обочине дороги и что-то бурно обсуждали. Иуда припомнил, как они о чем-то спорили всю последнюю ночь в Вифании, мешая всем спать. Иногда им делал замечание какой-нибудь разбуженный ими ученик, они затихали на минуту и снова продолжали шептаться. Из всех их переговоров в сознание полуспящего Иуды врезались слова «великий обман». Эти слова накануне вечером говорили и Андрей с Филиппом, и они настолько занозились в мозг Иуды, что и во сне он видел какую-то птицу, говорившую эти слова, эти же слова говорили камни и ручей, протекавший меж этих камней. И деревья им вторили: «великий обман», «великий обман». Утром Иуда проснулся со словами: «Но почему обязательно «великий обман», а не просто «обман»? Что они под этим понимают? Они сговорились все, что ли?» Иуда сейчас это вспомнил и, чтобы развлечь себя в дороге, он решил вмешаться в их разговор.