Оба они были из «младших» учеников (теперь Иакову было двадцать лет, а Фаддею – девятнадцать), были неразговорчивы, причем всегда настолько заняты, что толком Иуда их до сих пор не узнал. Иуда знал только, что Иаков Алфеев – сын Марии Клеоповой, то ли двоюродной, то ли названной сестры земной матери Иисуса Марии, и ее мужа Алфея или Клеопы, мальчик небольшого роста с шикарными вьющими темными волосами, обладал неимоверно красивым голосом, пел, как Ангел, знал очень много народных песен и псалмов, умел играть на нескольких музыкальных инструментах, серьезно относясь к этому делу, и что Иисус очень любил его слушать. Своего тезку – Иуду Иаковлева Фаддея – он знал еще меньше. Светловолосая высокая фигура Фаддея мелькала где-то на последнем плане перед глазами Иуды. Вместе со всей молодежью Фаддей шалил, смеялся, играл, а на вечерах был молчалив, внимателен и прилежен, с более старшими учениками в споры не вступал и к их мнению прислушивался, сам же, казалось Иуде, яркими талантами не обладал; в последнем, впрочем, Иуда ошибался. Бесспорно, все ученики Иисуса обладали теми или иными талантами, по крайней мере, все они были религиозно одарены, легко поддавались науке и очень многое могли понять из тайных знаний, для чего требовались врожденный аналитический ум, восприимчивая душа и богатое воображение, то есть, говоря языком более позднего времени, требовалось иметь неплохие математические способности. Иуда же по-прежнему, несмотря на недавние увещевания Вефиля, недооценивал многих учеников Иисуса и многого в них не мог понять.
И вот Иуда решил вмешаться в разговор братьев Иисусовых. Он догнал их и сказал, перебивая при этом говорившего что-то Фаддея:
– Вы оба всю ночь не давали никому отдохнуть. Вы можете сказать Иуде, о чем вы спорите?
Фаддей и Иаков Алфеев обменялись удивленными взглядами. За два года, в течение которых Искариот был учеником, он и двух слов им не сказал, презирая их за младость лет, если не считать одного давнего случая, когда Иуда поинтересовался у Иакова Алфеева, укладывавшего в суму самодельную небольшую четырехструнную наблу, на которой тот только что играл, умеет ли он играть также на арфе, как царь Давид.
Теперь Иуда их мог рассмотреть получше. Фаддей оказался очень красивым юношей с правильными чертами лица и пушистыми, волнистыми светлыми волосами. Изогнутые дугой брови над огромными голубыми глазами делали его взгляд мечтательным и мягким, что вызывало в собеседнике горячую симпатию к Фаддею. Его двоюродный брат Иаков Алфеев был в другом роде. Небольшого роста, быстрый, с живым характером, он, хотя и не имел правильных черт лица, был очень симпатичным.
– Мы не спорили, – сказал Фаддей, – просто говорили.
– Хорошо, просто говорили, – согласился Иуда, – но вы все время повторяли слова «великий обман». Что это? Почему «великий»?
Иуда вопросительно посмотрел на обоих братьев. Иаков Алфеев уже хотел ответить, но его опередил Фаддей:
– Великий обман – это обман, в котором человек так запутан, настолько человек с ним часто сталкивается и настолько этот обман для человека привычен, что правда кажется невероятной, невозможной.
– Я не понял, – сказал Иуда.
– Возьмем такие вещи, – пояснил Иаков Алфеев, – с которыми человек сталкивается каждый день, например, старость как дряхлость и немощь плоти и смерть…
– Так как наша плоть осквернена… – вставил Фаддей.
– Погоди, – попросил его Иаков Алфеев. – Итак, старость как дряхлость и немощь плоти и смерть – это великие обманы, тогда как правда – вечная молодость плоти, а старость как многолетний опыт и вытекающая из него мудрость, и вознесение на небо с преображением нашей плоти соответственно. Об этом раньше очень много говорил Учитель, дня не проходило, чтобы Он нам этого не разъяснял.