- И ты думаешь, Бобо-Калон, о своем счастье сейчас? - вдруг язвительно выкрикнул Бахтиор.
- Яд в твоих словах слышу, Бахтиор, - продолжал Бобо-Калон. - Мое счастье - в покое души и в созерцании истины... Я думаю о счастье сидящих здесь. Я думаю даже о тех, кто ныне одержим беспокойством. О белых людях я думаю и о вас, о черных факирах, думаю, ищущих счастье во лжи. Прав Науруз-бек: первый грех был от чужой женщины, этот грех погасил свет Зеленой звезды. Вот опять к вам пришла чужая женщина! Разве в прежнее время был бы у нас разговор? Такую женщину положили бы в мешок, весь народ бил бы ее палками, чтоб потом выбросить в реку... Настало время иное: вокруг этой женщины разговор о справедливости... Но все, что совершается в мире, совершается по воле покровителя. Вот мое слово: пусть эта женщина останется здесь, и пусть гаснет солнце и травы становятся черными!
Бобо-Калон сел на камень. Ниссо стало страшно, и она с тревогой в глазах обернулась к Шо-Пиру.
Шо-Пир, знавший много преданий и легенд сиатангцев, решил, что сломить направленное на него оружие можно только таким же оружием. Надо было сейчас же, немедленно придумать что-то необычное, действующее на воображение ущельцев. Мысль работала с необычайной быстротой... Да, да, все на свете меняется каждый миг, река прорезает горы, ущелье углубляется и растет, и ханского канала когда-то не было вовсе, а долина орошалась исчезнувшим ныне ручьем, а вот теперь есть новый канал, которого не было год назад... Но об этом потом, а сейчас надо иначе...
- Так! - произносит Шо-Пир, выпрямляясь и выступая вперед. - Выслушайте меня! Я пришел издалека! Но я тоже кое-что знаю. Мир ваших гор - это еще не весь мир. Разные есть миры на нашей великой земле. Есть такие: год ехать верхом - ни одной горы не увидишь. Есть такие: деревьев так много - огонь зажги, ветром его гони, а все-таки всех деревьев не пожрет никогда. Есть такие, где и самой земли нет, а только вода, кругом вода, как пустыня вода. У вас даже слова такого нет, чтобы назвать мир воды. Каких только стран нет на нашей земле - есть такие, где солнце полгода не выходит на небо, дни и ночи темны одинаково, а другие полгода - ночей не бывает, не спускается солнце с небес...
Шо-Пир запнулся, подумал: "Черт! Мало я книг читал!" Он чувствовал на себе выжидающие взоры ущельцев. Лоб его покрылся испариной. Он снял с головы фуражку, вертя ее руках, глядел на нее. Коснулся красноармейской звезды... И вдруг, подняв фуражку, заговорил быстро, уверенно:
- Вот смотрите! Что это блестит? Смотрите, что это? Это звезда, красная звезда, вы видели ее на моей шапке много раз. А вы о ней думали? Нет! Откуда она? Что означает? Я вам скажу... В тех землях, откуда я к вам пришел, было много бед! Были люди такие, которые... волки были они, не люди: убивали справедливость на наших землях. Сами - белые, руки у них - белые, а сердце... Вот, смотрите на ледники ваши: далеко? Как отсюда до ледников наши поля. По грудь мою высотой вырастает на них пшеница, такой пшеницы и во сне не видели вы! Мой народ собирал ее. Все зерно сложить - выше ваших гор было бы. А люди голодали хуже еще, чем вы. А почему голодали? Те, проклятые, волчье племя, все отнимали у нас... Миллион! Тутовых ягод на всех ваших деревьях, наверное, меньше миллиона... А у нас там - много миллионов людей. Но у тех, проклятых, были ружья, тюрьмы и палачи для таких, как мы, для миллионов. Правили они нами, горло перегрызали всем непокорным, заковывали в железные цепи руки и ноги. Боролись мы, восставали, в мученьях умирали. Но вот пришел человек, мудрейший, великий человек, в мире таких еще не бывало! В его сердце было любви к справедливости столько, ненависти ко злу столько, словно весь народ вместил он в сердце свое! И закипела в нем живая красная кровь, рождая бессмертное зовущее слово - всесильное слово всего народа. Зажглось оно огромной красной звездою. И лучшие друзья того великого человека, а за ними тысячи смелых, крылатых духом вознесли над миром красный свет этой звезды; проник он в миллионы сердец, и вспыхнули они разом, сжигая везде проклятых насильников, пробуждая в племени справедливость, радость и счастье, о которых люди мечтали тысячу лет...
"Теперь скажу, - подумал Шо-Пир, - теперь получится! Об Октябрьской им расскажу, о товарище Ленине, и как в гражданскую воевали, и как..."
- Шо-Пир! Шо-Пир! - схватив за рукав вдохновленного созданием новой легенды Шо-Пира, горячо воскликнул Бахтиор. - Смотри, идут! Скорее, скорее!
- Что такое? - обернулся Шо-Пир. - Кто идет?
- Жены Пастбищ идут! Смотри!
Шо-Пир, а за ним и все собравшиеся на пустыре сиатангцы обернулись к последним домам селения, из-за которых вприпрыжку, мыча и гремя деревянной посудой, выбежали на тропу коровы, подгоняемые женщиной. За нею россыпью, по камням прыгали овцы. Из-за угла последнего дома показались еще несколько женщин; они бежали, пронзительными криками понукая овец, стегая их хворостинами. Женщины явно стремились сюда, к пустырю, на собрание!..
7
Этого не было никогда! Вся толпа знала, что этого не было никогда. Мир переворачивался на глазах...
Жены Пастбищ возвращаются раньше времени и без мужчин! Жены Пастбищ спешат на собрание, не боясь смотрящих на них мужчин. Жены Пастбищ, - не привидения, не сон и не дэвы, - вот они бегут сюда по тропе, гоня скот, и первой бежит, размахивая рукавами белого платья, с распущенными по ветру волосами старуха Гюльриз! А за ней... Каждый из ущельцев всматривается в женщин, бегущих за ней, - не может быть, чтоб среди них была его жена или дочь!
И только Шо-Пир стоит, сунув руки в карманы, и уголки его губ вздрагивают, ему хочется в эту минуту смеяться радостно, неудержимо! Сам того не замечая, он сжимает большой горячей ладонью плечо доверчиво приникшей к нему Ниссо.
Коровы мычат, овцы оглашают воздух блеянием, далеко разносятся резкие женские голоса.
Неужели старой Гюльриз все удалось? Что будет сейчас? Что будет?
Но сдержанная улыбка сходит с лица Шо-Пира: пять, шесть, восемь... девятая... Овцы еще бегут, но где ж остальные женщины?
Неужели их только девять? Неужели никто больше не покажется из-за гряды скал?
А эти девять уже приблизились, ущельцы уже различают их лица, но Шо-Пир глядит дальше, туда, где под скалами виден черный дом Карашира, из-за которого выбегает тропинка... Она пуста!
Бахтиор тихонько дергает за рукав Шо-Пира, взволнованно шепчет:
- А где же остальные, Шо-Пир?
Шо-Пир проводит рукой по глазам, будто зрение его утомилось.
- Больше нет, Бахтиор! - упавшим голосом говорит он, но, кинув взгляд на толпу, горячо шепчет: - Ничего, это ничего. Пусть девять! Ты же понимаешь? И это здорово!
Коровы, добежав до пустыря, разом останавливаются, раздирают тишину упрямым, протяжным мычанием. Блеющие овцы, наскочив на людей, пугливо рассыпаются, и женщины бегут за ними, крича на них, стараясь хлесткими ударами собрать их в кучу.
Шо-Пир видит Саух-Богор и сразу отыскивает взглядом Исофа, - вот он стоит, застыв, кулаки его сжаты; разъяренный, он весь напряжен, еще минута он кинется к жене. Мгновенно оценив положение, Шо-Пир срывается с места, легко прыгая с камня на камень, бежит сквозь толпу сиатангцев к женщинам, сгоняющим овец.
И, едва добежав, весело, во весь голос кричит:
- Большой праздник! Слышите, товарищи? Большой праздник сегодня! Наши подруги пришли! - И так, чтоб все слышали, чтоб никто не успел опомниться, восклицает: - Саух-Богор, здравствуй! Зуайда, здравствуй! И ты... здравствуй, Нафиз! И ты... Мы ждали тебя, Гюльриз! Бросайте овец. Идемте со мною, почетное место вам!
Кто из мужчин в Сиатанге до сих пор так разговаривал с женщинами?
А Шо-Пир, окруженный ими, взяв под локоть Саух-Богор, уже ведет ее сквозь толпу к тому камню, за которым стоят Бахтиор, Худодод и товарищи их... И понимает, что уже не кинется на свою жену Исоф. Вот он стоит, пропуская женщин мимо себя, бледный, с трясущимися губами, негодующий, не в силах понять, что же это такое: его жену, держа под руку, проводят мимо него, а он не имеет власти над ней, не смеет обрушить на нее свою ярость!