Но особенно важно, что мы чувствуем в глубине души, в преддверии этого пути, привлекающего нас. Как бы красиво ни звучало пение сирен, прислушайтесь к своей собственной гармонии. Уловите фальшивую ноту — откажитесь.
Если же тихий голос шепчет вам на ухо, что это именно то, что вы любите, презрейте Кассандру: прорвитесь! Если бы я поддался волнению от скандала, разразившегося.1 после показа моей первой коллекции в январе 1964 года: девушки, облачённые в металл или пластик из родоида, а некоторые из них ещё и темнокожие, я бы не достиг последовавшего за ним мирового успеха. Но голос шептал мне, что это как раз в духе времени: архитектура отказывалась от камня, скульптура заменяла мрамор более лёгкими материалами, я одевал женщин в доспехи — они собирались выиграть свой бой.
И, главное, я был без ума от счастья в своей мастерской!
А любовь во всём этом? Речь о романтической любви, влюблённости, о другой мы поговорим позже… Итак, любовь — непреходящая ценность нашего желания совершенства — нуждается, возможно, в ещё большей осознанности. Прежде всего вспомним в связи с этим о первом впечатлении. Здесь я не имею в виду импульсы, иногда бесспорно приятные, толкающие нас на приключения без продолжения. Я говорю о влечении, вызываемом в нас некоторыми людьми, как говорил один из моих друзей иезуитов, «слишком хорошими для того плохого, что есть в нас».
Это чувство сопровождается страстью, двойственным чувством, приносящим одновременно страдание и восторг, по типу порочного паззла: садизм-мазохизм, невинность-извращённость… Чтобы очаровать нас, достаточно быть человеком, как это ни парадоксально, не похожим на нас, подобно сияющей жемчужине, соорудившей раковину, защищающую её от чужеродного тела. Эта драгоценность, блеск которой затуманивает взор, нужна нам на самом деле с нашими слабостями и скрытой болью, как мёртвому — припарки. Изощрённые уловки нашего разума, внушённые Сатаной, обратно пропорциональны степени психического равновесия.
Часто мы, противоречивые, одинокие, мечтая о необитаемом острове или о жизни за городом, в сабо, с двумя детьми и тремя щенками, становимся похожими на городских бабочек, летящих на огонь! Иногда тратим годы на то, чтобы узнать, кто же мы в действительности. И в ожидании познания своего глубинного «я» почти неизбежно обманываемся своим alter ego. «Вначале я не могла его «понять», — скажут вам такие, потерявшие голову, — теперь я готова пойти за ним на край света!» Несколькими годами или месяцами позже они же говорят об этом типе как о тошнотворном наваждении, сожалея, что не следовали своему так называемому инстинкту.
Мужчины тоже попадают в такие злоключения. Я вспоминаю одного юного рисовальщика — воплощённую радость жизни, раздавленного изменой той, кого он с придыханием называл «женщиной моей жизни».
— Когда я встретил её, — признался он мне, — я почувствовал недоверие, но затем был очарован её обаянием.
Когда я слушал его — с большим вниманием, без малейшей предвзятости, — у меня возникло ощущение, что он был околдован существом из другого мира. И я понял, что не совсем ошибался. Говорят: «Влюбиться». Это как с разбега вляпаться во что-то? «Быть очарованным». Феей? Злым существом? «Чувствовать…» Откуда эти слова — из сферы ли разумного? Стрела Купидона попадает нам в сердце. Что это — метафора смерти или, может быть, мишени в магическом круге, которой является любящее существо? Небесные знаки, козни Лукавого, тонкая грань, опасное дело…
Романтики посоветуют: «Слушайте своё сердце». Я предпочитаю слушать своё глубинное «я», внутренний стержень, сотворенный благотворной универсальной энергией, ядро моих порывов, чувствующее как приход весны, так и опасность грозовых туч.
сны: связь между двумя мирами
В медицине сновидение определяется как психический феномен, деятельность мозга в определённые моменты сна. В период парадоксальной фазы сна, наиболее восстанавливающей в связи с максимальным расслаблением мышц, мозг отдыхает, сортирует информацию, накопленную за день, и комбинирует её с уже имеющейся. Именно в этот короткий промежуток времени накапливается информация, о которой событийно вспоминают при пробуждении.
В психоанализе сны находятся в прямой связи с этой «губкой» нашего бессознательного. Фрейд писал о том, что их интерпретация — это «королевский путь к знанию деятельности подсознания». Действительно, сны выводят на поверхность наши скрытые желания, и их воскрешение в памяти, в рамках психоанализа, поможет пациенту лучше узнать себя.
Всё это верно, проверено, усвоено. Но не является ли значение сна более широким? Можно ли объяснить с помощью медицинских терминов эти странные «знакомые» места, снящиеся
ночью, никогда не виденные в нашем земном существовании? Вещие сны, болезненные пробуждения, вселяющие уверенность в то, что умерло близкое нам существо, оказывающиеся впоследствии верными?
Сон — это связь между видимым и невидимым мирами, осуществляемая посредством души-духа во время глубокого сна тела- материи. Бывает, что иногда душа покидает тело для астрального путешествия, как это случилось со мной в возрасте семи лет. Люди чаще всего теряются, вторгаясь в эти неизведанные пространства, даже во сне. Они изо всех сил призывают свою душу и просыпаются в поту с ощущением падения в пустоту, тогда как на самом деле это их дух возвращается с высоты в свою телесную оболочку.
С античных времён человек старается расшифровать послания, полученные во сне, рассматривая их как предсказания. Ещё хетты обращались к силам Неба, чтобы те направили их. Этот могущественный народ, исчезнувший в XII веке до н. э., империя которого господствовала в Малой Азии, сформулировал это желание так: «Покажи мне во сне либо дай понять с помощью жреца или жрицы, вдохновлённого(ой) богами, всё, о чём я прошу их».
У греков сам Зевс заботился о том, чтобы посылать людям предостережения, пророчества и советы с помощью Морфея — бога сна, сына ночи и сновидений. Ангелом-посланником был Гермес, водитель душ. Для евреев библейских времён божественные знаки, также в виде снов, незамеченные и непонятые по невнимательности, были даже гибельны.
Последние жили, уповая на символы (от), чудеса (мофет)у необычайные явления (пеле) и знамения (месс). Библия явно подтверждает явления Всемогущего к своим чадам во время сна: «Бог говорит единожды и не повторяет дважды. Во сне, в ночном видении, когда оцепенение нисходит на смертных, и они засыпают на своём ложе, Он является и пугает их видениями» (Иов, 33, 14–16). Кстати, еврейское слово «сон» означает также «видение», «видеть».
Моисей, говорят, получил во сне повеление слушать речи Бога. До него Авраам, отец трёх монотеистических религий, призванный самим Божественным, также был подвержен испытанию: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, услышал он, и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Книга Бытия, 22).
Прибыв на место, указанное Всевышним, Авраам воздвиг алтарь, поднял на него сына, привязал его, и когда уже собрался, подавляя боль, совершить последний шаг, раздался голос ангела. «Не делай ему ничего, — сказал посланец, — теперь я знаю, что ты чтишь Бога». Авраам принёс в жертву своего барана вместо сына. И назвал это место «Господь видящий».
Однажды Всемогущий решил помочь Гедеону, предводителю израильтян, прогнать захватчиков-мадианитов. И во сне он ободрил солдата, выбранного Им; голос, вещающий с Неба, придал бойцу уверенности в том, что он сумеет спасти свою страну от Ханаана. В ту же ночь Гедеон с горсткой хорошо вооружённых людей, призывающих к победе именем Господа и своего вождя, перешёл в наступление. Враг, хотя и более многочисленный, отступил.
Первое произведение, посвященное сновидениям, датируется II веком н. э. Автор — грек Артемидор — составил свою «Oneirocritica» («Ключ сновидений») в пяти книгах. В них он рассматривал несколько тем: рождение, волосы, ногти, зубы и т. д., и заканчивал описанием девяноста пяти снов, собранных в Греции, Малой Азии и Италии.
В IV веке Григорий, епископ Ниссы, старинного греческого города в Малой Азии, рассматривал сны как божественные послания. Спустя два века Церковь прозрела: не Лукавый ли прокрался в сокровенные сны? Папа Григорий I, называемый Великим, отец григорианских песнопений, целую главу своих «Dialogues» посвятил увлечению современников ночными видениями — «noctium phantasmata». Так он призывал к благоразумию: «Чем больше в сновидении разнообразия и изобилия образов и знаков, тем более осмотрительной должна быть вера в них. Потому что довольно сложно распознать, чем они вызваны и откуда явились».