=========================== Вязальщица
Приютившая их женщина жила вдвоём с трёхлетним сынишкой. Теперь они жили - вчетвером: Настасья с Митюшкой и Полина с Лидочкой. Полина нашла работу в артели - вязала платки и шали. Артель была в Шадринске, за пять километров от Горелихи. В Шадринск Полина ходила пешком. Вязать она умела с детства, резинкой, платочной и чулочной вязкой, умела вывязывать «косы», но такие диковинные узоры, какими вязали в артели, казались ей верхом мастерства. Но делать нечего, хочешь работать - надо учиться. И Полину взяли ученицей.
Полина взяла в руки платок и ахнула - узоры переплетались, сменяя друг друга и не повторяясь - диковинные, необыкновенные, ажурно-воздушные, словно нарисованные морозом на оконном стекле.
- Ох, и путаные узоры-то какие, глаза на них разбегаются, спицы заплетаются! Боюсь, не научиться мне так... не получится! - честно призналась Полина.
- Не получится, так пойдёшь улицы мести, - сказали Полине работницы. - Ты, девка, учись давай. Глаза боятся, а руки делают. На белоручку ты не похожа, спицы в руках держать умеешь, да и не одна, чай, в артели-то. Научим, подскажем, будешь лучше нас вязать!
Артельщицы научили Полину вязать узоры, показали, с какой стороны надо делать накид, как вывязывать воздушные петли. И она стала вязальщицей. Работа была сдельная - что свяжешь, то и заработаешь.
Слова работниц оказались пророческими - Полина работала лучше многих, у неё получалось быстро и красиво. Лидочка смотрела, как из-под маминых рук появляются удивительнее, волшебно-сказочные узоры, и завидовала её умению. Лидочка смотрела-смотрела... и связала себе шапочку и шарфик с такими же невероятными узорами. Ей завидовали все одноклассницы, а учительница удивилась - в семь лет связать эдакое чудо! Такое не каждому взрослому под силу, а эта пигалица за два вечера связала.
- Это кто ж тебя научил - так красиво вязать? - спросила учительница.
- Я сама! - с гордостью призналась Лидочка. - Мама вязала, а я смотрела, вот и научилась. Сначала не получалось, как я хотела, и мама меня неумехой дразнила. Я обиделась, и тогда получилось. А простые узоры я и раньше могла...
Лидочка говорила правду: вязать она научилась в четыре года - и варежки, и чулки, и носки на пяти спицах. В пять лет девочка сама связала себе кофту реглан и тёплые рейтузы с узором «коса», чем очень гордилась, хотя для неё это было трудновато, и Лидочка быстро уставала.
- Ма, мне надоела эта противная кофта! Я уже устала от неё, а она всё никак не свяжется! Можно, я её не буду вязать? - говорила Лидочка матери, и Полина с ней соглашалась:
- Не хошь, дак не вяжи, никто тебя не неволит. Будешь в старой ходить, которую мыши съели. Заплатки поставим, и будешь носить. В школе чучелом дразнить станут.
Лидочка, отложив было спицы, со вздохом взялась за них снова: ходить в старой кофте ей не хотелось, хотелось в новой. Но Полина забрала у неё вязание.
- Неча сидеть-ковырять, коли душа к работе не лежит. Завтра с новыми силами сядешь и довяжешь. А сегодня мы с тобой вот что сделаем...
Полина достала со шкафа корзинку, где лежали немудрёные дочкины игрушки: сшитый из тряпья мячик, к которому находчивая Полина прикрепила длинную резинку, и мячик прыгал, как настоящий; деревянная кукла-чечка, вырезанная Михаилом (тем самым, у которого Полина покупала, да так и не купила дом), и тряпочная, сшитая Полиной, с целлулоидной покупной головкой.
Сшитая из неведомо как оказавшегося в доме розового атласного лоскута, кукла походила на младенца с розовым мягким тельцем, розовыми пухлыми ножками и ручками, которые у куклы были как настоящие (Полина напихала в них ваты, а локотки и коленки простегала суровой нитью так, чтобы они сгибались). Лидочка звала куклу Лялькой, пеленала её и укачивала, напевая «страшную» колыбельную про серенького волчка и сама же успокаивая «ребёнка»: «Не будешь спать - волчок придёт, всыплет тебе как следует и в лес утащит! А если без капризов уснёшь - ничего он тебе не сделает, за бочок только укусит тихонечко, и уйдёт. Ты даже не почувствуешь...»
- Хватит её пеленать, она уж выросла поди, а всё голяком ходит. Сама так походи, попробуй, как оно, голышом-то, зимой-то. Ну, что стоишь, сказано тебе, раздевайся! Не хочешь? Холодно тебе? А Ляльке твоей, думаешь, не холодно?