Лидочка исчезала из дома, волоча за собой санки, и возвращалась только когда на улице не видно было ни зги, с ног до головы вывалянная в снегу и счастливая как никто. Полина понимала, что девочка устаёт от каждодневной «вязальной повинности» и никогда не ругала её, в каком бы виде она не явилась домой. Молча стягивала с дочки побелевшее от снега пальто, сдирала мокрые рейтузы и чулки, стягивала обледеневшие валенки. Лидочка, босиком прошлёпав к столу, наливала стакан воды из графина и с жадностью приникала к нему губами.
- Ты водой-то не надувайся, ужинать будешь, - говорила Полина, но Лидочка, не слушая мать, наливала второй стакан. Полина смотрела, как она пьёт - крупными глотками, торопясь, словно боялась, что у неё отнимут воду, и поджимая поочередно покрасневшие от холода ноги. И Полина не выдерживала:
- Дак что ж ты делаешь, рази ж можно так! Штаны наскрозь мокрые, ноги пообморозила докрасна, водой колодезной надулась, а ужинать кто будет? Штаны сушить кто будет? Пальто мокрое, валенки мокрые! К завтрему не высохнут если - в школу в мокром побежишь, так и знай! Что застыла, тащи на печку всё, развешивай, некогда мне с тобой заниматься, мне работать надо. И ужин сама разогреешь, не барыня. Восемь лет уже, а ума как у семилетней! Послал же бог дочку, наказание господне, у других дети как дети, а моя всё не поумнеет никак...
Опасливо поглядывая на мать, Лидочка сгребает в охапку рейтузы и пальто и тащит к печке, оставляя на полу мокрую дорожку. На помощь приходит Настасья. Вдвоём они быстро справляются с ворохом обледеневшей одежды. Приткнув к печной дверке Лидочкины валенки, Настасья достаёт из подпола крынку с простоквашей, отрезает толстый ломоть хлеба и вынимает из печи чугунок картошки. Но Лидочка, добравшись ощупью до сундука, ложится на него ничком. Настасья трясёт её за плечо - девочка не отзывается. Щекочет за босую пятку - Лидочка лягается и мычит: «М-мм, не надо, я спать хочу».
- Господи, боже святый! - Настасья сжимает в руках Лидочкины ступни и дышит на них, пытаясь согреть тёплым дыханием. - Полинка, ты куда же смотришь?! У неё же ноги как ледышки, замёрзли насмерть, на горке той треклятой... Лида! Вставай сейчас же!! Это что такое, улеглась... Тебе кто разрешил - без ужина в постель? Да и ноги попарить надо, они ж ледяные у тебя... Подожди чуток, я мигом воды нагрею, да горчички туда добавлю, а ты ножки подержишь сколько сможешь, вот и ладно будет, - приговаривает Настасья, оставив в покое Лидочку и суетясь у печи.
Лидочка успокоено бормочет своё «не надо... не буду... я не хочу...». Полина молча вытаскивает из-под Лидочки одеяло, на которое та без зазрения совести улеглась, стаскивает с неё трусики и майку (Лидочка протестующее пищит своё «не на-адо!») и натягивает на девочку ночную рубашку. Бесцеремонно поворачивая с боку на бок, подворачивает одеяло «конвертом» - если сбросит во сне одеяло, замёрзнет и будет до утра скрючимшись дрожать (как называла эту позу Полина).
- Она ж не просыпается у меня, спит всю ночь как убитая, другие-то дети десять раз проснутся, а эта...- ворчит Полина, укутывая дочку потеплее и отбрасывая рукой с мокрого лба мокрую чёлку. - Настастья, ты гли, чё деется-то, она и волосья намочить умудрилась, ты на неё посмотри! На ней сухого места нет, как лягушонка холодная... Ой, умереть над ней, не встать! - хохочет Полина. - Ты погляди, коленками в лоб упёрлась, в колобок свернулась, а под одеяло лечь - ума не хватило, она сверху легла... Умрёшь с ней!
- Выпороть бы её за такие номера! Вся усвинячилась-угваздалась, одёжки мокрые-мокрющие, хоть выжми, заместо ужина воды нахлебалась... А ты ей потакаешь!
- Да не трожь ты её! - вскидывается Полина. - Ты руки-то её видала? Унеё от спиц на пальцах мозоли... Всехние-то дети день-деньской на улке, а моя за вязаньем сидит, без капризов сидит - потому что иначе (Полина говорила с ударением на «и») нам не прожить. Погулять-то ей ведь тоже хочется, дак пущай душу отведёт, всласть нарадуется-накатается. Хочешь, чтобы она по струночке ходила? А мне её жалко. Она кажный день в этаком виде домой является, дак что ж мне её - кажный день лупить? А одёжки высохнут, от воды что им сделается? Снег чистый, дак и пусть валяется, коли ей охота... А что вымокла вся - дак не сахарная, не растает. А что умаялась - дак не сдохнет, за ночь наотдыхается, утром мячиком вскочит... Я свою дочь знаю. Наша порода, Дымовых
Настасья, получив отпор, отступалась и только головой качала: «пожалела» дочку мама - водой накормила, ног не отогрела и спать уложила. И Дымовых каких-то приплела... Фамилия у Полины красивая, двойная - Иванова-Ранева, и у Лидочки такая же. А Дымова - она, наверное, по отцу. Настасье не так «повезло» - была Горшкова, а замуж вышла, стала Крышкиной. Митюшка в школу пойдёт - задразнят... Мать-то горшком дразнили, а сыночка крышкой обзовут, да так и звать будут. Вот беда-бедовская...