Такая миска стояла и перед Васей - заслуженная, помятая, с выщербленной в нескольких местах эмалью, вся покрытая сетью мелких трещинок. Другой посуды в доме не было. Лидочка вдруг откладывает ложку. Губы у неё дрожат, из глаз крупными горошинами катятся слёзы. Девочка плачет так, что у неё начинается икота, и никак не может успокоиться.
- Да что с тобой? Ай обидел кто? Ай горячим обожглась? Дак не хлебай, дуй на ложку-то. Давай тебе подую! - но Лидочка только крепче вцепляется в ложку и плачет ещё отчаянней.
- Да что стряслось-то, скажи! - допытываются перепуганные мать и тётка, но девочка только мотает головой и захлёбывается слезами. Наревевшись вдоволь, она обиженно изрекает:
- Да-ааа, а почему мне в тарелку налили, а Ваське в таз? Я тоже из таза хочу! Из таза вкуснее! - и не понимает, почему все смеются...
=====================Молодые сёстры
Бабушкины сёстры, которых Рита помнила уже старенькими, в маминых рассказах были молодыми. Статная, пышнотелая Марьяна, рано похоронившая мужа и оставшаяся бездетной. Светлокосая красавица Харитина, к которой приезжали свататься женихи из трёх деревень (а она выбрала односельчанина, Николая, с которым прожила пятнадцать счастливых лет и родила троих детей). И младшая - синеглазая Полина, мамина мама и Ритина бабушка.
В 1927 году в их дом пришла чёрная беда: Ариадна умерла, не дожив нескольких месяцев до сорока пяти лет. Савелий горевал недолго - в том же году женился. С новой женой они продали родительский дом и купили новый - за 10 километров от Выкопани, в деревне с красивым названием Рождество. Детям Савелия в новом доме места не нашлось. Он и раньше-то не обращал на них внимания, словно это были не его, а чужие дети. А после смерти жены и вовсе о них забыл.
Впрочем, деньгами от продажи дома с дочерьми поделился: отстегнул каждой понемножку, больше дать не мог - остальное ушло на покупку и обустройство нового дома. Забегая вперёд, скажу, что купленный «молодожёнами» деревянный дом той же весной сгорел. Савелий подозревал, что это был поджог, но доказать ничего не смог: деревенские не выдали «своих».
Ждали, что погорельцы уедут восвояси, но к удивлению и зависти деревенских, отец с мачехой отстроились заново, причём дом поставили (в деревне говорили - отгрохали) каменный, двухэтажный, крытый железом. В Рождестве их считали богачами: дом по тогдашним меркам стоил баснословно... Но на все вопросы Савелий отвечал одно: деньги оставались у жены от продажи дома - якобы, был у неё в городе дом, его и продали.
-Чего ж в деревне-то жить, коли у вас в городе дом? - недоумевали односельчане, но Савелий твёрдо стоял на своём: был-де в Рязани старенький домишко-развалюха, да избу продали в Выкопани, да сельсовет деньжат подкинул маленько, когда изба сгорела. Вот и наскребли. О том, что обращался к своим детям с просьбой вернуть ему полученные от продажи дома деньги, Савелий сельчанам не сказал. Равно как и о том, что услышал от дочерей...
Старшая, двадцатишестилетняя Марьяна, жила в Рязани, в доме своего мужа, работала на ткацкой фабрике. С мужем Марьяна не прожила и года: став свидетелем пьяной драки - жестокой, с выбитыми зубами и поножовщиной, он ввязался разнимать впавших в буйство мужиков, его отшвырнули, он ударился головой о бетонную тумбу и упал замертво. Марьяна забрала к себе шестилетнего Ваську, который не нужен был ни мачехе, ни отцу, и воспитывала его вместо сына. Мальчик отвечал сестре нежной привязанностью и звал её мамой Марой.
Христина (или Тина, как звали её в семье), которой к тому времени исполнилось девятнадцать, жила в семье своего мужа, на другом конце деревни.
================ Полина
Младшая, пятнадцатилетняя Полина, которой дали понять, что в доме она - лишний рот, уехала на заработки в Москву, к тётке Александре, родной сестре Ариадны. Александра тепло встретила племянницу, но оставить у себя не могла: вместе с мужем и двумя сыновьями ютилась в двенадцатиметровой комнатке. И Полине пришлось пойти «в няньки».
Два года она скиталась по чужим углам, меняя «хозяв», молча и терпеливо перенося обиды, неустроенность и бездомье. Отец о ней не вспоминал, Марьяна не ладила с тёткой и писем сестре не писала, и никому не было до неё дела, кроме тётки Александры, к которой Полина иногда заходила в гости. Так и жила - одиноко и бесприютно, пока не встретила Степана - Ритиного будущего дедушку.
В тот день «хозява» уехали с детьми в гости, а няньке дали выходной, и она не знала, куда себя деть. Можно было бы - к тётке, но идти к Александре не хотелось. Ей, конечно, будут рады, встретят с улыбкой, расспросят о нелегкой «нянькиной» жизни, усадят за стол... И с облегчением вздохнут, заперев за гостьей дверь. Тётке она - зачем? У неё своих двое, а тут ещё племяшка...