Дорога тянулась и тянулась через нескончаемые поля - одно поле кончалось, начиналось другое, а за ним ещё одно, и дорога ещё одна, а вон другая.... Чтобы не свернуть нечаянно с «дедушкиной» дороги, дети шли «по столбам», как им наказывала Тина. Им казалось, что убегающие вдаль телеграфные столбы уже принесли дедушке весть, что к нему идут его внуки. Ох, и радуется Савелий! Собирает на стол, велит жене доставать из погреба разносолы: квашеную капусту, солёные рыжики, банки с вареньем... Дети уже знали, что у деда большой сад. Тина рассказывала - чего в нём только не растёт! И владимирская сладкая как мёд вишня, и душистая антоновка, и дивно вкусные яблочки-китайки, которые ещё называют райскими, из них варенье скусное! Как у дедушки чай пить сядете, вы вишенное-то не ешьте, пущай он вам райского положит, - наказывала Тина детям, которые глотали слюнки, представляя, какое оно вкусное - райское-то варенье!
Торопится Савелий, внуков ждёт. А жена его у печи колдует, калачи печёт, да пирожки, да печенюшки для ребятишек. И с собой, наверное, даст. Тина печенюшек не пекла, только хлеб, и на просьбы «спечь печенюшек» отвечала одно: «Откуль я вам муки пашеничной возьму, кады у меня ржаная... Масла откуль возьму? Лопайте что дают, а будете привередничать, и этого не получите, штей пустых налью и будет с вас». А у дедушки масло своё, только и печь на нём!
Глотая голодные слюнки, Лидочка с Колюшкой наперебой старались угадать, какое угощение приготовил для них дедушка. И до такого размечтались, что шестилетняя Томка, уставшая уже идти и капризничавшая (впрочем, без результата), воспрянула духом и бежала вприпрыжку впереди, радостно шепелявя.
Дорога свернула в сторону, огибая лес. Уставшие уже дети решили идти напрямик через лес - так скорее дойдут. Николай смело шагал через чащобник, раздвигая руками ветки. В чаще было заметно темнее, и Лидочке стало страшно...
- Колюшка! Ты сказал, здесь немножко идти, а мы всё идём да идём, а лес всё не кончается, - дрогнувшим голосом сказала Лида брату.
- Разнюнилась. Ты ещё заплачь! Вон Томка - и то не боится! Угораздило меня с городской связаться, - оборвал её Николай. Увидев, как дрогнули Лидочкины губы, он сменил гнев на милость.
- Со мной не бойся, не пропадёшь. Надо всё время прямо идти, на солнышко чтобы, - уверенно говорил десятилетний Колюшка, взяв Лиду за руку и ведя её через чащобник. Томка, всхлипывая, тащилась сзади - острекалась о крапиву и ревела отчаянно, но утешать её было некому, и плач прекратился сам собой. Поплевав на руки, Томка деловито размазала слюну по горевшим ногам, как учила её мать, и ей показалось, что боль стала слабее. Пока Томка занималась собой, Лида с Николаем ушли далеко вперёд. Томка сообразила, что осталась в лесной чаще одна, и ей стало так страшно, что она, забыв о крапивных горящих укусах и торопливо перебирая босыми ногами, пустилась вдогонку, не разбирая уже дороги и не обращая внимания на крапиву и ветки, больно хлеставшие по ногам.
Николай молча взял её за руку и не сбавляя шага, повёл через лес, сам уже не веря в то, что он когда-нибудь кончится...И скоро вывел перепуганных девочек на опушку. Лес был теперь - позади.
- А вон дорога! Чур, я первая увидела! - обрадовано закричала Томка. Лидочка посмотрела на неё, сорвала широкий лопух и вытерла грязные от слёз щёки. Томка покорно ждала, потом послушно высморкалась в лопух, как велела ей Лидочка, и доверчиво вложила в её руку грязную ладошку: вместе легче идти, вместе Томка дойдёт, а одна она не сможет. Лидочка крепко сжала Томкину ручонку и улыбнулась. И снова они шли через поля, загребая ногами тёплую дорожную пыль, и вместе с ними шагали вдоль дороги огромными шагами столбы-великаны, торопясь привести их к дедушке.
Впереди завиднелись крыши домов - Рождество! Где же дедушкин дом, все какие-то незнакомые... Мамка говорила, каменный, а тут одни деревянные - растерялся Коля. Оказалось, это была другая деревня - Карасёво.
- До Рождества-то далёконько ишо! Вот дойдёте до Заманки, а за Заманкой поле гречишное, да луг. Да лесок. А там уже Рождество, - объяснила детям женщина в сером фартуке и сером, до бровей, платке. Женщина шла на выгон - доить корову. В руках она несла блестящий новенькой жестью подойник и ведро с пойлом, в котором были густо накрошены картофельные очистки, хлебные корочки, морковная сладкая ботва - коровий гостинец.
- У дедушки тоже корова есть! А у нас коза! - похвасталась повеселевшая Томка. - Мамка молочко продаст и мне сандалики купит и на зиму валенки, а из старых я уже выросла.- Ты ври, да не завирайся, - оборвал сестру Колюшка. - Каки табе сандалии! Мамка грит, тебе токо купи, дак малы уже. Она у нас привышная, с весны до морозов босиком бегает, - по-крестьянски обстоятельно рассказывал Коля женщине. - Ей и по снегу не холодно, привыкла уже, не плачет даже. Мамка грит, потерпит. А как морозы стукнут, тады уж валенки наденет. Сандали ей купят... развеньгалась. Табе и валенки мамка не купит, мои отдаст, потому как малы уже мне, а табе в самый раз.