Полина ничего не рассказывала Лидочке о своём отце. Обронила как-то: «Не нужна ему совсем. И никто не нужен. Не любил он нас, себя только любил». Лида ей не поверила. Дедушкина жена - большеглазая приветливая Лина - Лидочке нравилась. Нравилось и то, как она суетится у таганка, торопясь накормить их вкусным-превкусным, дивно пахнущим омлетом.
Тина никогда не готовила такого омлета. По будням кормила сваренной на воде и забеленной молоком жиденькой кашей без масла,, которая называлась каша-малаша, и крапивными или щавелевыми щами, в которые добавляла ложку-другую сметаны. По воскресеньям вместо надоевшей каши совала детям по яичку, сваренному вкрутую. Больше им не доставалось - яйца шли на продажу, в Рязань, равно как и козье жирно-густое молоко, которого было мало и детям полагалось только по воскресеньям, вместо ужина.
Впрочем, Колюшке с Томкой ужин казался просто царским - полкружки молока (Христина наливала им на двоих одну кружку, которую они честно делили пополам, по очереди отхлёбывая молоко) и ломоть ржаного душистого хлеба, который Тина пекла сама, вымешивая тесто деревянной лопаткой так, что хлеб получался воздушным, ноздреватым, с румяной тонкой корочкой.
На вырученные деньги Тина покупала в городе одежду себе и детям, в Шарыпинском сельмаге брала соль, крупу, муку, колотый сахар и спички. На остальное денег не оставалось.
Лидочкины размышления были прерваны буханьем двери и топотом сапог - это пришёл дед Савелий. Лидочка замерла и уставилась на него во все глаза. Дед смотрел неприветливо. Сказал только: «Ишь, глазищи-то синие, Полькины. Сталы-ть, эта Полькина, а эта рыжая - видать, Христи. Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца» - непонятно заключил дедушка. И обернувшись к жене, добавил: «Ты сготовь им чего... Накорми, коли пришли. И молока им налей. Молоко-то любите, поди? Бидон-то принесли?»
Лида робко подошла к дедушке и протянула бидон: «Вот... Это Тина дала». Савелий бидон не принял, кивнул на жену. - «Ангелине отдай, она вам нальёт. Ну, ешьте. Руки-то мыли аль позабыли?» - И вышел из горницы.
Дети горохом высыпали на крыльцо - мыть руки. И долго бренчали жестяным носиком умывальника, старательно оттирая ладони найденной на крыльце вехоткой.
- Ну, хватя полоскаться. Всю воду мне вылили. Заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьёт, - непонятно сказала Ангелина и позвала детей в дом.
... Нет, не так представляла Лидочка эту встречу. Значит, этот суровый, не старый ещё мужчина с синими, как у мамы, глазами - мамин папа. Лидочкин папа её любил, и маму тоже. А этот - не любит. Будто она ему не родная внучка, а чужая девчонка. Ангелина и та добрее смотрит.
Омлет ели с аппетитом, запивая его молоком. Ангелина налила каждому по кружке, у Лидочки была голубая, у Колюшки белая, а Томке досталась красная, и она гордо поглядывала на брата и сестру, всем своим видом заявляя: «А у меня самая красивая!». Молоко заедали хлебом, испеченным Ангелиной. Хлеб был позавчерашний.
Ангелина не разжигала печь и ничего не пекла. А они-то мечтали о печенюшках! Не захотела тётка Лина для них печь. Хоть бы дедушка догадался, велел ей печь растапливать, тесто ставить, - думала Лидочка. Но Савелий ничего жене не приказывал, сидел на лавке, молча глядел на внуков - и не было в его глазах ни любви, ни ласки. Посидел, огладил на коленях холщовые штаны и вышел во двор. Мастерил что-то под навесом у сарая, не обращая больше внимания на детей.
- Ну, наелись-напились? Дай-кось бидон-от ваш, молочка вам налью на дорожку, идти чай далёко вам. Что по дороге не выпьете, матери отнесёте, - Ангелина полезла в погреб за молоком, и оттуда доносился её тягучий грудной голос:
- Молочко холодненькое, сладенькое, дедушкин гостинец... Пора уж вам, а не то стемнеет, домой дойти не успеете, в поле ночевать придётся. А ну-к, волки? - пугала детей Ангелина, чтобы ушли поскорее. Поели, отдохнули, пора и честь знать, не ночевать же их оставлять? Их тогда и завтра кормить придётся, да и Савелий недоволен.
Дети не успели опомниться, как уже стояли за калиткой, с бидоном молока. Второй бидон Ангелина не дала, и творога не дала, и сметаны. Может, у неё не было?
Проводив детей, Ангелина помахала им с крыльца. Савелий из сарая так и не вышел. Не простился с внуками. «Оставь, Мария, мои стены, - и проводил меня с крыльца» - вспомнилась Лиде песня, которую ей пела мать. Песня была о дедушке, и сейчас она это поняла.
В Выкопань вернулись затемно. Лида с Колюшкой по очереди несли бидон, который становился всё тяжелее. Под конец бидон несла Лидочка, а Николай волочил за руку Томку, которая устала так, что еле передвигала ноги. Томку они пугали, чтоб быстрее шла: «Смотри, волк сзади бежит, кто последний идёт, того и схватит». Томка испуганно оглядывалась, но идти быстрее не могла - ноги у неё заплетались и не слушались. Томка села на дорогу, в пыль, и заплакала: «А-ааа, я к ма-аме хочу! А ааа, волка боюся-ааа,не отдавайте меня-ааа!». Пришлось Николаю остаток пути тащить её на закорках.