Лидочка, вспоминая этот поход, до сих пор не может понять, зачем взрослые отправили их в такую даль? За двухлитровым бидоном молока?
- Чего ж ночевать-то не остались у Савелия? Даль такую топали, не лень вам было?
- А нас не оставили, домой наказали идти. Дедушка на нас рассердился за что-то, а мы ничего не сделали! - рассказывали измученные дети. - А тётка Лина нас волками пугала, а мы и не боялись, даже Томка. Летом волков нет, все знают!
О том, что сами пугали маленькую Томку волком, они говорить не стали...
Нить Ариадны. Глава 7. Христина
ГЛАВА 7. ХРИСТИНА
Жизнь - словно нить, из которой прядётся судьба. Чья-то - льнёт к пальцам мягкой пушистой ровницей, но как легко её порвать! Вся из отдельных волокон, она радует глаз, в вязании смотрится объёмно, вещи из неё получаются мягкие, к телу нежные, но очень скоро теряют вид. И то, что вчера восхищало и нравилось, теперь выглядит потёртым и заношенным, хоть и носилось - всего ничего. А человек - пожившим выглядит, хотя до старости ещё далеко...
Чья-то жизнь - будто льняная пропитанная смолой дратва, которой, протыкая шилом кожу, прошивают грубую обувь, пришивают подошву... Дратву голыми руками не разорвёшь, как ни старайся: сапоги износятся, подошвы до дыр сотрутся, а нить всё цела... И жизнь такая же - крепкая, как проволока, по всем статьям надёжная, да только радости от неё мало...
Иная жизнь - как оренбургский платок-паутинка: нитка в нём пуховая, тонкая, узор ажурный, платок широкий, большой, а вот поди ж ты - через кольцо обручальное пропускают его, и проходит! Такой фокус только с оренбургскими платками показывают: паутинно-тонкие, в руки возьмёшь и удивишься - невесомый платок-то, а тепло от него и телу, и душе, и сердцу радостно, и глаз не отвести. Вот и люди - такие бывают. Редко, но бывают...
А бывает жизнь - как шерстяная грубая пряжа, крепкая, кручёная, надёжная. К телу неласковая, и жесткая, и колется, но - никогда не подведёт, в жестокий мороз тебя согреет, даже если промокнет насквозь. И такое случается. В шерстяном свитере, надетом на голое тело (даже если в нём ни одной сухой нитки не осталось, хоть выжимай, а другого нет - снимешь, выжмешь, и ёжась и обмирая, наденешь снова), - никогда не замерзнешь, не ознобишься и не обморозишься.
Если ног не пожалеешь, завсегда до дома доберёшься, а там, как говорится, и стены лечат... Ничего так, нормальненько и за неимением других вариантов - вполне комфортно и если быстро идти - чесслово, почти не холодно. Выживешь, не сдохнешь, будешь дальше жить.
=============== Чёртова баба======================
Настало время рассказать о Христине - средней дочери Ариадны и Савелия и Полининой сестре. Но мы не прощаемся с Полиной и Лидочкой - встреча с ними ещё впереди.
Христина родилась в 1906 году, замуж вышла в восемнадцать, вопреки воле матери (отцу было всё равно, лишь бы дочь убралась из дома, на свои хлеба). Ариадна звала зятя не иначе, как - гулеваном, раздолбаем и охломоном, и оказалась права: уже на втором году семейной жизни Тина с Тимофеем открыли друг на друга глаза (вылупили зенки, выкатили бельма, выпучили шары, раскупорили веки - по их собственному выражению) и, как бы это сказать... чистосердечно и открыто называли вещи своими именами - то есть без околичностей, как перед богом, прямодушно и искренне резали друг другу правду-матку, не стесняясь в выражениях.
Ариадна умерла, когда Христине исполнилось двадцать, отец женился по новой и жил за десять километров от Выкопани, в деревне с красивым названием Рождество. И некому было остановить, остепенить, образумить скорую на расправу Христину, которая никогда не лезла за словом в карман и била, что называется, наотмашь - называйте это как хотите. Тимофей, доколе мог, стоически терпел Христинины размолвки и разборки, питая к жене горячую привязанность, и никогда не поднимал на неё руку.
Жили трудно. То расходились, то вновь сходились, и не прожив и месяца, снова люто ненавидели друг друга.
- Живи ты с кем хошь, чёртова баба, и разрази меня гром, ежели я к тебе кады ворочусь! - заявлял жене Тимофей и, бацнув дверью, исчезал из дома, но долго жить без неё не мог, возвращался, и всё начиналось сызнова...
По деревне до сих пор ходили слухи, что дети у Христины от разных мужиков. Старшенькой-то, Николай, от Тимофея, по всему видать: и лоб крутой, и глаза навыкате, и нравом бешеный, чуть что не по его - с кулаками кидается на обидчика, а кулаки у Кольки отцовские, пудовые, даром что мал... А дочка - не евойная, не Тимкина. Рыженькая, смешливая, ни лицом, ни характером - ни в мать ни в отца. Нет, не его, не Тимофея дочь!