Лида с Ритой уходили после завтрака в лес или отправлялись на луговину за щавелем и луговыми опятами, которые здесь называли говорушками. Настя с Костиком больше с ними не просились. На приглашение Риты мотали головами: «Не-ее, мы с вами не пойдём, у нас дело есть». Рита с удивлением обнаружила, что Настя с Костиком за ними следили.
Наскоро позавтракав, испарялись из избы и, прячась за сараем, ждали, когда Рита с Лидией Степановной выйдут из дома. И неслышно крались за ними вдоль кромки леса, изредка мелькая за кустами. Рита всё время их слышала, и ей было обидно: следят, будто они шпионы!
- Да брось, не обращай внимания, они же просто играют! - защищала детей Лида. Но Рите не нравилась такая «игра».
- Идите к нам, не прячьтесь! Мы давно вас видим, - звала детей Рита. В кустах шуршало и трещало - поняв, что они обнаружены, Настя с Костиком отступали на «запасные позиции».
Рита терялась в догадках, что же такое сказала Христина детям и зачем они придумали эту дурацкую игру. Или её придумала Христина? Нет, не может быть... Рита вспомнила их первый день, и неприязнь Тины, которая исчезла после того, как Лидия Степановна с Ритой вручили ей «городские» подарки и привезённые с собой деньги.
Вещи Тина спрятала в сундук («Чего их трепать зря, полежат покамест»), а деньги пересчитала, разглаживая в пальцах каждую купюру, после чего завязала в тряпицу и убрала в сундук. Колбасе обрадовалась («Ой, куды мне столько? Мы здеся и не видывали такой: духовится, скусная и с дымком... Как же донесли-то, много так...» - и убрала в подпол, отрезав детям по куску и сунув в рот колбасный хвостик.
Порасспросив льнувшую к ней Настю, Рита узнала, что письмо, которое они с матерью считали потерявшимся, благополучно прибыло в Выкопань и было вручено почтальонкой Христине со словами: «Глянь-ка, из самой Москвы пришло, и Кремль нарисован на конверте!».
Водрузив очки на долгий нос, унаследованный от матери-гречанки (Ритин нос, с которым была та же беда, одноклассники называли коромыслом, шнобелем, рубильником и даже паяльником, за что Рита на них обижалась и подолгу не разговаривала), Тина долго читала письмо, напряжённо шевеля губами. Настя помогала ей в «трудных» местах.
- Что же ответ не написали? Мы ждали, ждали, - огорчилась Рита. - Ты бы помогла бабушке, бабушка бы тебе диктовала, а ты бы писала... - И услышала:
- А бабушка сказала, не надо им ничего писать, авось не поедут. А вы все равно приехали, - радовалась Настя, обнимая Риту.
Значит, Тина их не ждала. Не захотела видеть. Даже на письмо не ответила, сделала вид, что не было никакого письма: авось, не приедут... Но почему? Они же не с пустыми руками приехали, столько всего привезли! И деньги привезли. Почему же она так - с нами? За что?
Тина ничем не дала понять, что ей неприятен их приезд, расспрашивала племянницу о житье-бытье, о Полине. Горевала, что не смогла приехать на похороны. Лидия Степановна махнула рукой: «Да будет тебе, не приехала так не приехала, главное, что помнишь...». Христина вытерла глаза подолом длинной юбки и горестно всхлипнула:
- Эх, Полька, Полька... Ох и красивая девка была! От Альки моей мужики глаз оторвать не могут, муж девять лет не налюбуется, ни в чём отказа нет, а Полинка-то красивше была, прям загляденье...
- Врёт! - гневно думала Рита. - Тина всё врёт! Притворяется!
О письме и о том, что она услышала от Насти, Рита матери не сказала...
Посреди недели приехала Хариклия, посмотрела на зарёванную сопливую Маринку и, не отвечая на вопрос матери, какого лешего её принесло среди недели и почему она не привезла хлеб (магазина в Выкопани не было, и за хлебом приходилось ходить за три километра, в Шарыпино), буркнула: «Как знала... Третий день душа не на месте. За Мариночкой приехала, как знала, что она тут слёзы льёт.Она в садике и то не плакала, а у тебя, мама...» - и не договорив, махнула рукой и наскоро поцеловав восьмилетнего Костика, попрощалась: «Поеду я».
- Куда ты на ночь глядя? Ты горячку-то не пори, ночевать оставайся, а я утром лошадь у председателя возьму... Подумай, как ребёнка три килОметра на себе потащишь? - увещевала Тина строптивую дочь.
Хариклия сверкнула глазами, обронила: «Сама дойдёт, не маленькая, четвёртый год пошёл» - и решительно шагнула к калитке, волоча за собой ревущую Маринку (девочка неожиданно воспротивилась матери и вцепилась в бабушкин передник, за что была безжалостно отшлёпана, и теперь бежала за матерью, не успевая за её шагом и захлёбываясь слезами).