Шли мы с Ибрагимом по широкой зеленой улице, через южную окраину города, туда, где среди высоких деревьев прятались пансионат и кемпинг. Был самый разгар туристского сезона. Гости из многих стран, привлекаемые неувядаемой красотой Кавказа, заполняли городские и загородные гостиницы. Но мы-то знали, что среди них есть и такие, которых влекла к нам не экзотика туристских маршрутов.
Присутствием в городе таких «гостей» и объяснялась наша прогулка в этот тихий загородный, район, считающийся излюбленным местом отдыха.
Шли мы молча и не спеша, занятые своими мыслями.
Вскоре слева от дороги замелькали утопающие в зелени белые шапки палаток кемпинга. В густых зарослях кустаре ника, в стороне от палаток, нас поджидала женщина.
— Я вас побеспокоила? — спросила она, когда мы приблизились.
Я сразу же опознал ее по голосу. Накануне она позвонила в управление и попросила приехать, помочь ей разобраться в ее сомнениях. По телефону мы условились о времени и месте встречи.
— Беспокойство — наша профессия, — ответил я, здороваясь и пожимая ей руку. — Да и ваша тоже, раз вы решили работать в таком беспокойном месте. Чем чаще вы будете нас беспокоить, тем больше мы будем беспокоиться о делах, — заключил я полушутя.
— Это так, — усмехнулась она. — Но вот, скажите, зачем человеку выбрасывать изорванные бумаги не у своей палатки, а у чужой, хотя там стоит такая же урна?
— Нельзя ли подробнее?
Я всматривался в лицо женщины: запоминались две крутые морщины, седые волосы и большие выразительные глаза.
Ночью приехал какой-то Мориц, и не один, а с дамой. Приехал на собственной автомашине, — тихо, но твердо говорила она. — Так вот, ранним утром иду я по дорожке и вижу: вышел он в брюках и рубашке, без пиджака, осмотрелся по сторонам, словно вор, и двинулся к другой палатке, подальше. Бросил в урну бумаги и опять к себе. А я думаю, зачем эти бумаги бросать у чужой палатки?
— Ин-те-рес-но, — посмотрев на меня и пожимая плечами, многозначительно произнес Ибрагим. Затем он уточнил ряд вопросов, которые могли ему помочь при установлении наблюдения за Морицем и его спутницей.
— Спасибо, мы все проверим, — прощаясь, поблагодарил ее я за своевременное сообщение о подозрительных действиях иностранца.
— Проверьте, сынки, проверьте, не нравится мне эта пара, — скороговоркой проговорила она и, поклонившись, ушла.
— Звоните, если будет необходимость, — сказал я вслед.
Мы вышли из густых зарослей, и снова ослепило нас яркое июльское солнце. Вершины гор утопали в нежно-розовой дымке…
Вечером в душном тесном кабинете управления мы опять встретились с Ибрагимом.
— Давай подведем итог, — сказал я, — что нам известно об этом Морице?
Ибрагим заглянул в свою записную книжку:
— Мориц со своей спутницей пробыли в нашем городе всего один день, но уже видно, что их все время тянет туда, где находятся советские военнослужащие.
Ибрагим пробежал глазами другую страницу записной книжки:
— В кассе аэропорта он попросил расписание пассажирских самолетов. Зачем оно ему? Ведь он путешествует на автомашине и лететь никуда не собирается.
— Все очень просто, дорогой друг, для нас с тобой, — заговорил я, вставая со стула. — Донесся, скажем, шум самолета во время, не указанное в расписании, — значит, самолет военный, ну, и далее не трудно понять ход его мыслей…
— И долго мы еще будем церемониться? — запальчиво произнес Ибрагим. — Бегаем только вокруг них, а они свое делают.
— На наш запрос сообщили из Ростова, — спокойно продолжал я, снова присаживаясь к столу, — что после отъезда Морица и его дамы, в их номере на стекле письменного стола были обнаружены большие коричневые пятна. Полагая, что у нас и стены «с ушами», и опасаясь говорить, они переписывались между собой, сжигая записки и унося пепел, не замечая странных ожогов на стекле.
— В гостинице сжигал бумаги, а здесь в палатке рвет их и обрывки уносит подальше от себя. Что же это за записи?
— Конечно же, не путевые заметки и не письма родным. О Морице я уже доложил руководству. Надо, соблюдая необходимый такт, внести ясность в его поведение, понять, что ищет он в нашем городе, на чем сосредотачивает свои усилия. Пусть поработает немного «на нас». Кстати, не появлялся ли он в районе центрального почтамта?
— Пока нет, а что?
— Существуют особые опасения на этот счет.
— Значит, мы усиливаем наблюдение?
— Усиливаем наблюдение и переходим с тобой на прямую двухстороннюю радиосвязь…
Утром следующего дня на небольшой портативной рации, установленной в кабинете, загорелся глазок — позывной сигнал от передатчика. Настроив рацию на прием, перехватил голос Ибрагима: