Я вернулся в барак «под самый занавес», найдя на грязном полу окровавленное тело, ещё находящееся в сознании, испытывающее нестерпимую боль, идущую непрерывным потоком от увечий, многочисленных переломов и повреждений. Мне сразу дали понять, чтобы я не вмешивался и оставил избитого человека в покое. Проигнорировав данное требование, приступил к осмотру. Было очевидно, что пострадавший уже не жилец. Касаясь аккуратно его головы, тела, мне вдруг открылись картины прошлого из жизни умирающего, причём не только настоящей, наполненной предательством, трусостью, бесчестием, но и предыдущей. Я погрузился весь в иную реальность.
Странные картины пробегали перед глазами. Внешне непохожие люди совершали действия порочные, жестокие и даже кощунственные. Они жили в разные эпохи, но объединяло их всех нечто общее – нечеловеческое лицо злости, обмана и предательства – одно нутро. В какой-то момент я понял, что это один человек, кочуя из жизни в жизнь, не прекращая творил на земле зло. За ним по пятам следовала вереница обездоленных, обманутых, обиженных, даже погибших, требовавших справедливости и суда.
Множество прегрешений этого человека сплелось в один тугой клубок. И возмездие свершилось! Но это было только первой ступенькой к очищению от всей сотворённой скверны. Слишком полна чаша искупления, и один глоток, даже большой, не может её осушить. Всё это я, нагнувшись к самому уху умирающего, поведал ему. Я видел, он слушал меня. Последнее, что попросил его сделать, это простить всех, ему станет легче, не физически, разумеется, но морально. В конце, с неимоверным усилием, собрав последние оставшиеся силы, неизвестный мне человек, произнёс: «Прощаю!» Скорее я внутренне услышал его тихий шёпот, разбитые губы почти не шевелились. Потом вдох, выдох и всё…, душа покинула бренное тело.
В бараке установилась мёртвая тишина. Я оглянулся вокруг и встретился с горящими холодной яростью глазами его убийц, ещё жаждавших крови. Человеческое по-прежнему уступало место звериному, стадному. Передо мной стояли настоящие волки, управляемые инстинктом лютого, расчётливого, безжалостного хищника. Но я остался спокоен, выдержав взгляды палачей. Противостояние между нами нарастало. Они готовы были продолжить своё дело, но в момент почти их броска, я, не спеша, проговаривая каждое слово, обратился к «вожаку»: «Он простил вас! Вы совершили свой суд, дальше будет простое убийство. Моя смерть станет для вас ненужной обузой. Я скажу хозяину, когда начнётся разбирательство, что виновником драки были не вы. Думаю, мои слова подтвердят все. Это наилучший выход из создавшегося положения. Никто больше не должен пострадать».
И они остановились. Постепенно в глазах стала появляться осмысленность, и вот передо мной снова стояли люди. Всё закончилось!
Уже потом, спустя некоторое время, вспоминая случившееся, я удивлялся тому хладнокровию, которое овладело мной. Несомненно, моя профессия, оккупация, возраст, наконец, разные жизненные ситуации научили меня спокойствию, выдержке, но в тот раз моё состояние было самым необычным. Больше я такого не испытывал. Смесь льда, небывалой уверенности в своей правоте, сила убеждения, повелительность, непререкаемость. Всё слилось в одну точку, в одно мгновение, не давшее разгореться новому пожару, в пламени которого могли сгинуть ещё жизни, и моя в том числе.
Может быть по этой причине, а, может, по другой, но в лагере, ещё долгое время продолжали обсуждать, оказавшимся нерядовым, инцидент. Что-то в нём находили нешаблонное, нетипичное. Серая от единообразия будней людская мысль зашевелилась, появились краски, желание понять в чём особенность случившегося, и почему оно так цепляет за живое. На какое-то время, словно от спячки, пришло пробуждение сознания. Замалчиваемые человеческие ценности ненадолго всплыли на поверхность и стали определять поступки заключённых, влиять на отношения между ними.
По прошествии нескольких дней, когда всё немного улеглось, хотя расследование ещё продолжалось, ко мне подошел авторитетный в уголовном мире человек, маленький, худой, весь в наколках. Надо отметить, что даже уголовники не позволяли себе при разговоре со мной использовать жаргонную лексику, старались говорить культурно, отчего порой их речь выглядела чересчур простой. Но были и такие, кто не понаслышке имел представление об этикете, свободно выражал свою мысль на литературном языке. Именно такой образованной личностью был и мой собеседник.