– Ничего, не беспокойтесь! Это сейчас пройдёт, как врач вам говорю. Благодарю, Юрий Петрович. Чувства, видите ли – и я постарался улыбнуться.
Но видно вышло это у меня кисло и не очень правдоподобно, и майор не поверил.
– Может, вам нужна всё-таки помощь? – продолжал беспокоится мой сопровождающий.
– Нет-нет. Дальняя дорога, перелёт, я не так молод, чтобы легко переносить большие расстояния, но и не настолько стар, чтобы впадать в бессилие. Скоро буду в полном порядке, уверяю вас, – и я положил свою руку, слегка похлопывая, на руку Юрия Петровича, который немного успокоился и расслабился, но всё же продолжал зорко следить за моим самочувствием.
Я, действительно, быстро пришёл в себя, чем совсем обнадёжил своего попутчика, видно, получившего строгий наказ доставить меня «целым и невредимым».
Как только наш самолёт совершил посадку, к трапу сразу подали автомобиль, чистый, ухоженный. Всё делалось быстро, слаженно, без суеты, но проворно, с вышколенным автоматизмом. Я, честно говоря, был сильно обескуражен тем вниманием, почётом, каким обставили встречу моей скромной персоны. Однако, виду старался не подавать насколько мне было непривычно и неловко за столь внушительный приём. Единственное, что напрашивалось в качестве резонного умозаключения, так это срочность моего личного участия и помощь не рядовому гражданину.
Поездка в комфортной машине, со шторками, несущейся по ночной Москве оказалась не очень долгой. Мой сопровождающий ещё на аэродроме уведомил меня о завершении своей «миссии», тепло попрощался. Дальше я попал под опеку людей в штатском, но с военной выправкой. Складывалось впечатление, что очутился внутри какого-то часового механизма, где все его детали работали слаженно, без сбоев, всё выверено до мелочей, здесь знают цену времени, понимают и исполняют чётко, без промедления, получаемые приказы и поручения.
Мне по-прежнему никто ничего не говорил, ехали в тишине, но это и к лучшему. Разговаривать мне не хотелось, а по опыту уже знал, предстоит что-то серьёзное, поэтому внутри настраивался на сложную работу.
Наконец, мы въехали в какое-то закрытое ведомственное медицинское учреждение, с охраной, высоким забором. Машину знали и везде пропускали. Впереди сидящий человек предъявлял пропуск, который, как по волшебству, открывал все ворота́. Наш путь лежал через высокие разлапистые ели. Меня всегда интересовал вопрос, почему рядом с административными зданиями высаживали именно эти деревья, хотя, ответ, наверно, напрашивался сам собой, чтобы была издалека видна принадлежность строений к власти.
Остановились возле трёхэтажного большого особняка с колоннами и белыми ступеньками. Меня попросили поторопиться. Навстречу выбежала медсестра в медицинском халате, поздоровалась со мной и ввела в курс дела. Ни одного лишнего слова. Она провела меня по освещённым коридорам с мягкими коврами на полу в кабинет, чтобы я смог переодеться и подготовиться к операции. Я всё делал быстро, привычно, готовясь снова спасать ещё одну жизнь. Вскоре мы с моей провожатой были в операционной…
Должен сказать, после короткого, но крайне ёмкого разговора с медсестрой, я уже понял всю сложность положения, а после моих уточняющих вопросов и очень точных ответов на них, стало совсем предельно ясно, ребёнка ещё можно спасти, а женщину… Мысль эта засела тут же в голове. Неужели опоздали. Понимал, моей вины в том не было, а всё же горькое чувство досады появилось и пока не покидало. Параллели с Отто всплыли как-то сами собой и тут же исчезли из поля зрения. Снова больное сердце и роды… Сколько же боли, горестей, радостей вмещает этот пульсирующий в своём ритме священный сосуд. И как велико его влияние на весь наш человеческий век.
Опять борьба за жизнь. В минуты отчаянного противостояния со смертью некто иной "я" выходил из тени и начинал интуитивно руководить всеми моими действиями. Каким-то другим, внутренним зрением начинал созерцать организм пациента, видеть суть его недуга. В таком состоянии мне удавалось находить единственно верный способ вмешательства. Говорили, что, находясь рядом с мной, ассистенты испытывали чувство твёрдой без сомнений уверенности в благополучном исходе даже сложнейших операций. Может и так, но лично я весь погружался в процесс. Невидимая нить всегда в такие моменты связывала наши сердца. Начиналась совместная борьба в едином ритме. В подобные минуты слияния я испытывал безусловную любовь к незнакомому мне человеку, тому, кто лежал сейчас на операционном столе и нуждался в моей помощи. Именно в такие мгновения мне открывалась его судьба словно лента кинохроники, окрашенная эмоциями, переживаниями. Все действующие лица представали с истинными намерениями, без прикрас. Фальшь, корысть выпячивались на передний план, обнажая не всегда искреннюю натуру, срывая покровы лицемерия.