Завтра наступило. В редакции меня поздравляли с возвращением, жали руку, искренне улыбались. Я тоже был рад всех видеть. Когда «прорвался» в свой кабинет, первым делом бросился звонить на дачу Фридриху Карловичу. Шли долгие гудки. Через час повторил попытку, но результат тот же. Только сейчас заметил, что мои коллеги смотрят на меня как-то с сочувствием.
– Миш, – окликнул меня мой товарищ по кабинету, – ты не Шульцу случайно звонишь?
– Да, ему.
– Мы не хотели тебе сразу говорить, чтобы не расстраивать с ходу…
– Что такое?…
– Умер недавно профессор. Похороны уже состоялись. Вот, возьми, это наш номер газеты, там всё сказано. – И протянул мне материал с обведённым заголовком. Я машинально взял газету и прочитал первые строчки: «…Ушёл из жизни замечательный человек, врач с большой буквы….». У меня всё потемнело перед глазами. Как же так?
– Сказали, сердце во сне остановилось – словно отвечая на мой вопрос, прояснил случившееся мой вестник. – И ещё, тебе письмо пришло от Фридриха Карловича. Наткнулись на него, когда разбирали почту. Лежит у тебя в верхнем ящике стола.
– Спасибо, Петро.
– Да не за что! Пойду-ка, схожу посмотрю, как там дела у Синицына, обещал к моей статье фотографии нужные подобрать.
– Хорошо – ответил я машинально.
Когда Петро вышел, достал письмо. Сердце так сильно защемило, что дышать стало трудно. Прочитал написанный рукой профессора свой адрес на конверте. Чёткий, красивый почерк. Вскрыл его и стал читать.
«Уважаемый Михаил Александрович!
Видно, не судьба нам больше встретиться. Но грустить по такому поводу не стоит. Прошу вас при чтении моего послания сохранять «бодрость духа». Вы молоды, вам строить будущую жизнь. Главное, не повторяйте ошибок, за которые потом приходится долго расплачиваться. Я расскажу вам свою историю с самого начала и вам станет ясно, что имею ввиду. У вас наверняка появились вопросы ко мне, я на них вам отвечаю.
Михаил Александрович, есть значимые события, что разделяют нашу жизнь на «до» и «после», когда мир уже никогда не будет прежним. В прошлое навсегда закрывается дорога и остаётся только один путь – идти вперёд. Я говорю о последствиях. Нельзя никуда свернуть, «пока не соберёшь весь свой урожай».
Итак, это случилось давно, ещё до революции. После окончания университета движимой светлой идеей служить Отчизне и людям, я отправился в один из отдалённых уездов N-ской губернии. С рвением, свойственным молодости, принялся за дело. Первое время всё шло хорошо. Никакие трудности меня не смущали, даже наоборот, закаляли, придавали уверенности в своих силах. Колесил по селениям, лечил, просвещал крестьян относительно гигиены и телесного здоровья вообще. Но однажды ко мне заехал в гости пожилой коллега, опытный лекарь, пользующийся здесь большим авторитетом. Мы разговаривали, пили чай на веранде моего дома, когда на пороге появилась женщина с растрёпанными волосами и сразу стала умолять поехать с ней. Она быстро что-то говорила, задыхалась. От неё просто веяло безысходностью, трагизмом, невысказанным горем. Из всего, что говорила крестьянка, я разобрал только слова «муж», «умирает». Но и этого было вполне достаточно, чтобы понять о чём шла речь. Старый врач, не вставая с плетённого кресла, внушительно задал ей несколько вопросов, на которые получил сумбурные ответы. А затем отрезал, что её муж больше не жилец, наша помощь ему уже не потребуется, пусть зовёт священника. Это было сказано в такой безапелляционной, не терпящей возражения, форме, что несчастная женщина не стала больше упрашивать, повернулась, совсем сгорбилась под невидимым гнётом и пошла прочь. В ней было столько скорби, безмолвного отчаяния, смотреть тягостно. Её вид побуждал меня броситься следом и бежать к больному человеку. Однако, Андрей Владимирович, так звали моего гостя, остановил меня, заявив веско, что такое рвение ни к чему, надорваться не мудрено. Да и зачем жилы рвать, если Бог уже ждёт бедолагу на свою исповедь. Потом снисходительно добавил: «Ну если уж я так хочу, то могу помочь денежно». Всё! Дальше он преспокойно продолжал пить душистый чай с клубничным вареньем, раскрывая наставительно по доброте душевной некоторые профессиональные секреты. Мне же от всего его самодовольного вида, от убитой горем женщины стало не по себе. Сомнения и чувства вины принялись грызть мою душу. Я ощущал внутри жаровню, раскалённые угли которой жгли нещадно всё сильнее и сильнее. Сотни острых иголочек принялись колоть моё тело, отчего потерял покой, занервничал, задёргался, а после и совсем перестал слушать увесистый монолог самовлюблённого дурака. Какими только эпитетами я не награждал его «за глаза». Но больше всего меня разозлила моя покладистость, безволие, боязнь оскорбить такого уважаемого в округе человека, способного потом поднять на смех мои действия и выставить в последствии меня в невыгодном свете, позволь я себе усомниться в знаниях, умениях Андрея Владимировича. Какими только эпитетами я не награждал его и себя. Неожиданно, «мой учитель» засуетился, поднялся, сказал, что засиделся, а ему надлежит выполнить ещё некоторые важные поручения, что обещал сделать их в срок, но запамятовал. Поблагодарил меня за гостеприимство, взял шляпу, трость, сел в двуколку и отбыл. Фу, наконец-то освободил меня от своего присутствия.