Я себе этот вопрос тоже задавал неоднократно.
- Заканчивай истерику.
Меньше знаешь - крепче спишь. Золотые слова. Но я отвлекся, а интермедия становится все менее понятной, но более захватывающей.
После слов Эрика Моро воцарилась звенящая тишина, казалось, присутствующие перестали дышать. На побледневших лицах Джереми и Линсей читался неподдельный ужас. Они нервно переглянулись.
- О чем ты, папа? - Осторожно спросила Линсей.
Или мне все это снится?!
- Я никогда не поверю в этот бред. - Джереми и Линсей заговорили одновременно и вновь переглянулись.
Старик хрипло рассмеялся, ударил себя по коленке и весело ответил:
- Здорово я вас уделал, а? Мне, конечно, много лет, но порода наша крепкая! Сильвия, может и любила тебя какое-то время, но дочь родила мне. И я счастлив, черт побери! - Он вытер платком внезапно увлажнившиеся глаза. - Я хочу, чтобы вы радовались вместе со мной. - Последние слова прозвучали как сухой приказ.
Черт побери, черт побери, черт побери.
Несчастный Джереми, на него страшно было смотреть. Ровно в эту минуту его уютный мир дал трещину. Еще вчера он имел все, что душа пожелает: деньги, положение, любовь, ребенка. Сегодня он понял, насколько глубоко ошибался. Человеку вообще свойственно ошибаться, и он пользуется этим свойством часто и с удовольствием.
- Этого не может быть!
Он рухнул в кресло и зарыдал.
- Дочь в твоем возрасте?! Папа, ты сошел с ума!
- Следи за словами, дитя! Я не потерплю вольности. Все вопросы мы решим дома.
Линсей вздрогнула, невольно вспоминая папины методы воспитания.
В это мгновение над палатой у двери которой происходил разговор, зажегся красный фонарь, пронзительно завыли внешние датчики электронной панели. Коридор ожил, забурлил человеческим потоком. Туда-сюда метались доктора и медсестры, помощники в спецодеждах неслись с какими-то аппаратами, капельницами, пакетами с универсальной плазмой. Взволнованно переговариваясь между собой, персонал передавал друг другу какие-то данные. Дверь палаты ежеминутно открывалась и закрывалась.
Что происходит?
Старик Моро перехватил одного из санитаров и потребовал объяснений. Молодой мужчина почему-то съежился и отчаянно замотал головой. Но не дать ответ Эрику Моро было невозможно. В общем сумасшедшем доме Линда услышала обрывок фразы: “…я ни в чем не виноват…”
Но для Моро, по-видимому, было не важно, кто прав, а кто виноват. Он зашипел и наотмашь ударил паренька. Тот взвыл и бросился наутек, размазывая кровь по лицу. Линсей испуганно закричала, а Джереми бросился в палату. На пороге его остановил выходящий доктор.
- Она мертва. Мы бессильны что–либо изменить.
Жизнь и смерть ходят рядом, но ничего не знают друг о друге. Возможно, поэтому смысл сказанной фразы не сразу дошел до сознания.
Смерть - конец всему, некогда простить, некого прощать. Самые страшные сожаления, это сожаления около гроба. Невысказанное, несделанное так навсегда и останется невысказанным и несделанным. Уже. Никогда.
- Как это возможно? Сильвия молодая и здоровая женщина! Это же не средневековье, в наше время женщины не умирают в родах!
С исказившимся от ужаса лицом, Джереми кинулся вперед и начал трясти за плечи перепуганного эскулапа.
- Роды прошли нормально, малышка здорова. Мать тоже здорова… была. - Пропыхтел доктор, отчаявшись вырваться.
- Я разнесу к чертовой бабушке вашу больницу!!! Как вы могли допустить такое?!
- Мы ни в чем не виноваты. Она ушла по собственному осознанному выбору. Это не родовая горячка или временный психоз. Она просто не хотела жить.
Доктор осуждающе посмотрел на так называемых «родственников».
Сейчас начнется ад. Я видел сломанную жизнь. Сломанный характер. Это была не живая женщина, а кукла, которой руководил опытный кукловод.