Она нарвала еловых лап и прикрыла ими мёртвую волчицу с волчатами, а этих двоих положила в корзину, прикрыла своим платком да унесла домой.
Волчата выросли и ушли в лес. Но не забывали свою спасительницу, то и дело, открыв с утра дверь, Захариха находила на ступенях крыльца то рябчика, то кусок кабаньего мяса, то зайца. Это всё были лесные дары от её приёмышей. Благо избёнка её стояла на отшибе, и никто из соседей ничего не узнал и не заприметил.
И вот сейчас, придя туда, куда так настойчиво тянул её приёмыш, она ахнула и прикрыла сухощавой, морщинистой ладонью рот. Недалече от волчицы, которая почему-то не сходила с места, иногда скаля зубы, лежала на земле молодая женщина. Старуха кинулась к ней:
– Милая ты моя!…
Женщина оказалась мёртвой, а вся одежда её была в крови. Захариха, испугавшись, подумала, было, что это волки загрызли её и похолодела. Но, приглядевшись внимательнее, она поняла, что кровь только на руках и подоле юбки женщины. Ещё не понимая, что здесь произошло, Захариха подумала:
– Так вот зачем лопата-то нужна была…
И в эту минуту вдруг раздался тихий писк. Старуха вздрогнула и, обернувшись, внимательно поглядела на волчицу, та вновь оскалила зубы. Волк коротко тявкнул и волчица, поднявшись, отошла с места. Старуха всплеснула руками и обомлела. На земле лежал крохотный свёрточек, от которого и шло это пищание. Захариха кинулась к свёртку, развернула его и увидела новорожденного младенца – это была маленькая девочка, которая чмокала губками, ища материнскую грудь и слабо плакала.
Старуха поняла – мать, родив дочь, из последних сил запеленала её в свою нижнюю юбку, а сама умерла, истекая кровью. Девочку обнаружили волки, и пока один из них бегал за помощью к Захарихе, волчица оберегала дитя от хищников, согревая своим телом.
Захариха тяжело вздохнула, завернула девочку в свою тёплую вязаную шаль, отёрла с лица набежавшие от потрясения слёзы, и, перекрестившись, принялась копать яму под приметной берёзой. В этой яме она и похоронила несчастную молодую женщину, мать девочки. После всего старуха тяжело отдышалась и сотворила молитву, литию, что читают по усопшим, ведь отпеть умершую по чину мог только священник, а Захариха была мирянином и, значит, могла лишь от всего сердца помолиться о бедной женщине.
– Имя её Сам ведаешь, Господи, – прошептала она, отерев вновь слёзы с лица.
Затем, отряхнув с рук землю, и подняв с земли свёрток с малюткой, Захариха повернулась к волкам, что лежали неподалёку и наблюдали за её работой, и сказала:
– Вот и вы мне добром отплатили. За свои спасённые жизни другую жизнь спасли. Спасибо вам!
И, захватив лопату, Захариха направилась в сторону дома. Всю дорогу к дому она слышала за спиной негромкий и протяжный вой волков, те в сиянии полной луны и тишине ночного леса оплакивали умершую.
– Что же делать мне с тобою? – подумала Захариха, глянув на свёрточек в её руках, и, вздохнув, ответила сама себе, – Что, что? Ростить станем девчоночку. Что случилось, того не изменить, а нам нужно дальше жить. Значит, так тому и быть.
ГЛАВА 2
– Бабуся, – раздался над самым ухом звонкий девчачий голосок, от которого Захариха вздрогнула, – А ты чего здесь сидишь? Уже темно и холодно становится!
– Ой, Надийка, а я и не заметила, как сумерки опустились, задумалась чего-то.
– Бабуня, пойдём в дом, посмотришь, как я платочек дошила!
– Ну, пойдём-пойдём, стрекоза, – старуха вновь тяжело вздохнула и поднялась со скамейки.
Кругом и, правда, уже стемнело.
– И когда солнце успело укатиться за лес? – подивилась Захариха, оглядевшись кругом, будто только что очнувшись от глубокого сна.
Уже вступила в свои права затейница-ночь, укрывая мир бархатным синим покрывалом с вышитыми по нему серебром нитями звёздных рек и золотым полумесяцем, с искусно выведенными тонкой иглой остроконечными елями на горизонте, очертаниями деревенских домишек чуть вдали, застывшей берёзой у избы Захарихи, и плывущей надо всем этим вечной Млечной рекой.
Войдя в избу, Захариха почувствовала, как её обдало теплом протопленной с утра печи и запашистыми травами да грибами, развешанными вокруг неё под самым потолком на тесёмочках, да резаными яблоками, что сушились на загнётке в противнях – запасы на долгую, длинную зиму. Только сейчас старуха поняла, что озябла, ночи-то хоть и летние, а всё ж таки уже прохладно по сумеркам-то становится, да и близость леса сказывается, и то, что домишко её в стороне от прочих стоит.