«Нельзя рисковать тем, что она узнает правду обо мне от кого-то еще», – думаю я, расправляя рукава своего платья.
Поэтому сегодня вечером я сама расскажу ей все.
Глава девятая
В тот вечер я дожидаюсь, пока дыхание Лильян сделается ровным, а в окно проникнет лунный свет, похожий на белые стеклянные нити, и после этого выскальзываю из комнаты, держа под мышкой новое платье Евы. Я не осмеливаюсь зажечь свечу, поэтому спускаюсь по лестнице на ощупь, вздрагивая от каждого скрипа ступеней. В коридоре, ведущем в главное здание, темно и холодно, как в могиле, и я одной рукой придерживаюсь за стену, а другую подношу ко рту и прикусываю костяшки пальцев, борясь с глупыми детскими страхами перед призраками и ожившими мертвецами. Или перед Броком, который, как мне кажется, хуже тех и других.
Дойдя до конца коридора, я несколько секунд прислушиваюсь, а потом начинаю медленно взбираться на третий этаж, сама не веря, что иду на такой риск, ведь меня могут уволить, но лишь крепче прижимаю к груди Евино платье, когда крадусь на цыпочках мимо спальни Хелены. Я тихонько, как только могу, отбиваю по двери Евиной комнаты условный ритм из пяти ударов, который мы использовали еще в «Мельнице», чтобы дать друг другу знать, что нам нужно поговорить. Ева поймет, что это я. Она открывает дверь; на ней ночная рубашка, волосы намазаны маслом и убраны под чепец, а на лице расплывается ослепительная улыбка.
– Что ты здесь делаешь? – шепчет она и втаскивает меня в комнату.
Мой желудок слегка сжимается.
– Я принесла твое платье.
Она подносит его к окну, так, чтобы на него падал лунный свет, и бисер переливается, словно жидкое серебро. Ева наклоняет платье то в одну сторону, то в другую, дивясь застежкам на корсете и фестончатому вырезу ворота.
– Ты сделала это за один день? – удивляется она, и я слышу в ее голосе первые нотки подозрения. – Как, Марит?
Это мой шанс. Я не ждала его так скоро и потому колеблюсь, глядя в ее глубокие карие глаза. Как сказать той, кого ты любишь, что скрывала от нее часть себя всю ее жизнь? Я встряхиваю платье и показываю краешек нижней юбки, куда в «Мельнице» пришивала к нашей одежде потайные карманы, чтобы можно было прятать туда рисунки, конфеты, перья и камушки – скрывать их от Несс и старших девочек.
– В-вот, Ева, послушай, – выдавливаю я, стараясь купить себе немного времени. – Если буду тебе нужна, просто притворись, будто какое-то из твоих платьев требуется починить, и сунь для меня записку в этот кармашек, – просовываю в кармашек палец, чтобы показать ей. – Видишь? Так же, как в прежние времена. Ты помнишь азбуку Морзе, которой я тебя учила?
Меня азбуке Морзе обучил отец. Как-то раз я заглянула ему через плечо и спросила, что за точки и черточки он разглядывает, и он терпеливо показывал мне, как с их помощью можно записать мое имя. В итоге это стало игрой, нашим способом общения: мы оставляли друг другу короткие сообщения на пыли, скопившейся на подоконнике, или на инее, покрывавшем оконное стекло. А потом, после смерти отца, я передала Еве то, чему он меня научил.
– Зачем мне оставлять для тебя секретные послания? – смеется Ева и тоже сует пальцы в кармашек. – Я спрячу здесь кусочек торта Дорит, чтобы ты тоже могла его попробовать.
– Видишь ли, – осторожно говорю я, – теперь все по-другому, Ева.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает она, укладывая платье на крышку своего сундука.
– Наш статус изменился. Вероятно, с твоей стороны будет не очень правильно… так открыто приятельствовать с прислугой. – Я делаю паузу. – Со мной.
Ее глаза озаряются пониманием:
– Я не стыжусь дружбы с тобой, Марит.
– Знаю. Но так будет лучше. Это все равно что игра, – беспечно говорю я с улыбкой и беру ее за руку. – Посылай мне записки, а я буду писать тебе в ответ.
Выпустив Евину руку, я разглядываю обстановку ее комнаты; стены уже расписаны розовыми розами и изображениями балерин. Невероятно, но некоторые из этих балерин даже похожи на Еву. Я любуюсь ими в лунном свете, и мое сердце сжимается.
Сказать правду сейчас – значит, признаться в двух очень важных вещах: во-первых, что я столько лет лгала ей, а во-вторых, что я каждый день, проведенный в имении Вестергардов, рискую умереть от Фирна. И то, и другое разозлит и огорчит Еву.
Зная, насколько она своевольна и умна, предполагаю, что ей может прийти в голову выкинуть какой-нибудь трюк: например, обвинить меня в краже и добиться моего увольнения ради того, чтобы спасти мою жизнь.
Отворачиваюсь, понимая, что мне не хватит духу. «Нет, – решаю для себя, – я не стану пока говорить ей о магии. Еще не время».