Но это всё наносное.
А суть в том, что этому смертному с непростой судьбой ты, Рин, действительно можешь довериться. Это не ложь, не мара, не игра. Айс – не просто маг, не просто старый горожанин, не просто бывалый бродяга вроде тебя самого. Не товарищ, не сослуживец. Даже не соратник, которому можно доверить спину…
Айс – твой истинный друг.
ранее
Дрожит тонкая Нить. Без этой дрожи Рин вряд ли свернул бы с торного тракта на дорогу чуть поуже, уходящую влево, в неглубокий дол, к небольшому деревянному мосту через ручей. Почти речку. Но что случилось, то случилось. Он свернул – и спустя два с небольшим дня добрался до того куска тракта, на котором охотники за рабами, не зная того, ожидали собственной смерти, а хилла, которую ещё никто не называл Ладой – освобождения.
Почти одновременно другая, но близкая Нить цепляется за саму Ладу. Это воздействие лежит на самой грани возможного: даже для меня-в-будущем хилла остаются трудным объектом для опосредованного влияния. Трудным – но возможным. Если я этого захочу.
А я хочу. Хотя бы потому, что без неприятной встречи с охотниками за рабами и того, что за ней последовало, Ладу ждало мало приятного. Пение имнара, конвой наёмников, доставка к родичам, подавляемые раз за разом тихие бунты, а примерно двумя столетиями позже – стазис.
Нет уж, нет уж. Сложившийся после вмешательства вариант мне нравится куда больше!
ранее
Хумбат бьёт в барабан. Медленно, едва заметно растёт ритм. Случайный гость виррков, назвавшийся Рином Бродягой, сидит и наблюдает.
Гость… это очень кстати. Для племени. Котёл Долгих Ритуалов не будет пустовать, а духи явят свою благосклонность, если этот носитель Мрака окажется в священном масле.
Словно почувствовав эту мысль, Рин смотрит на хумбата. Взгляд его полон иронии – но и сурового предупреждения. А перед мысленным взором хумбата, обычно вовсе не склонного к размышлениям, ибо излишние размышления духам не угодны, мелькает мгновенная череда картин. Как будто приоткрывается перед ним память кого-то из истинно великих духов.
Что, в общем, соответствует истине. Я – для него – истинно велик!
Вот хумбат отдаёт приказ. Вот Рин творит разрушительную магию и мечется среди виррков племени, сея разрушение в облике красноглазого злого духа. Вот он, побеждённый, оказывается в котле… но никакая благосклонность духов не заменит племени потерю двух третей бойцов, и женщины воют от горя и страха, а сердца выживших сжимаются в дурном предчувствии. Которое вскоре и оправдывается, потому что враждебное племя Расколотого Древа устраивает ночной налёт. И бойцы умирают один за другим, и женщины воют уже не от горя, и котёл со священным маслом сперва опрокинут, а потом – расколот могучим ударом чужого хумбата. И так приходит конец всему…
Рин Бродяга отводит взгляд. Но хумбату уже довольно. Этот гость останется гостем и уйдёт невозбранно, потому что так угодно великому духу!
ранее
"Высокий" в бешенстве. Это мало заметно со стороны, но для опытного глаза Хагоэми очевидно и без дополнительных усилий. Собственно, причина тоже понятна. Пополнение коллекции живых диковин откладывается – как тут сохранить покой внутреннего духа?
- Найди путь, на котором мой отряд изловит этого… человекообразного, Хаго!
- Слово эннайга – золото, воля эннайга – закон. Повинуюсь.
И Видящий, рождённый в столице царства Танагу, погружается в лёгкий транс.
Вот что становится для меня истинным испытанием. Это, а не манипуляции решениями Лады. Блокировать целенаправленную, искусную попытку проследить за Рином… да притом таким способом, чтобы не вызвать лишних вопросов…
Вызов!
Я щедро рассыпаю "опоры", натягиваю до лёгкого звона Нити, оплетаю события тонкой, но прочной паутиной влияния. Перебираю варианты, играю с шансами. И эта игра оборачивается горечью послевкусия. Найги – народ особый, к их Видящим это тоже относится в полной мере. Умеющие воспринимать океан возможностей непосредственно, они всё равно остаются до странности искренними фаталистами. И я никак не могу найти путь, на котором останутся целы и Хагоэми, и Рин. Если Видящий исполняет волю князя, Рин гибнет. Если Рин ускользает, золотой стилет пронзает левую глазницу Видящего.
Что ж. Да будет так! Жизнь за жизнь, смерть за смерть. Если Хагоэми отказывается ступать по следам на дороге, которую видит, но считает не совместимой с его честью подданного, если по своей воле признаёт себя живым орудием, которое князь вправе обречь на гибель – я не стану его жалеть. Слишком твёрдое обречено быть хрупким.