— А как новый работник? Пришелся ко двору?
Взгляд Соечки заметно прояснился.
— Батюшка не жаловался…
— А ты сама что скажешь?
Девушка снова задумалась. Но когда я уже приготовился выслушать очередную многословную тираду, ответила на удивление сдержанно:
— А там видно будет.
Ответила и замолчала. Понимая, что продолжения может не быть, я попросил:
— Можешь позвать его сюда? Мне нужно с ним поговорить.
— Позову, — кивнула Соечка. — Батюшка его пока с овцами в горы не пускает. Говорит, слабый еще. Вот когда отъестся, тогда и… — Она повернулась в сторону дома и звонко крикнула: — Сегор, где ты?! Тут за тобой пришли!
Когда парень, действительно пока еще выглядящий изможденным, вышел из-за угла дома, направляясь к нам, его лицо, в отличие от Соечкиного, оказалось изборождено чувствами, словно морщинами. Девушка указала в мою сторону, мол, вот кто хочет тебя видеть, и, подхватив пустую корзину, ушла туда, откуда раздавался плеск воды.
Я решил поприветствовать и южанина:
— Доброго утра!
Взглянувшие на меня темные глаза больше всего были похожи на потухшие угольки.
— Я должен уйти?
А, понятно. Услышав беспечные слова Соечки, он подумал, что свободная жизнь закончилась и теперь ему предстоит либо вернуться на покинутую родину, либо отправиться искупать свои грехи другим, законным, но от того ничуть не менее печальным способом.
— А ты куда-то собрался?
Измученный взгляд дрогнул.
— Разве вы пришли не чтобы…
Можно было встать в горделивую позу, заявить, что данное мною слово нерушимо или что-то вроде того в лучших традициях столичных актерских трупп, но я просто ответил:
— Нет.
— И меня не заберут отсюда?
— А ты где-то нужен еще, кроме как здесь?
Сегор открыл было рот, чтобы возмутиться, но почему-то передумал. Наверное, вспомнил недавние события, уменьшившие его семью до одного-единственного человека.
— Зачем же тогда вы пришли?
— Поговорить.
— Я рассказал все, что требовали. Без обмана.
— Знаю. Но мне хочется узнать кое-что другое. Не о тебе и не о твоих родных, не беспокойся!
— А о чем тогда?
— Проводишь меня?
Он оглянулся на дом, словно спрашивая разрешения отлучиться, но, поскольку никого из хозяев поблизости не нашлось и запретить работнику уходить со двора никто не мог, кивнул:
— Как пожелаете.
Мы вышли на каменную дорожку между изгородями кустов. Не то чтобы я хотел оставить наш разговор в тайне от чужих ушей, но мне почему-то показалось: наедине парень будет более откровенен в ответах, чем при той же Соечке. Потому что вопросы у меня накопились не особенно приятные.
— Где ты жил на юге?
— В Лаваросе.
— Это далеко от Катралы?
Услышав интересующее меня название, Сегор скривился и едва удержался от презрительного плевка:
— Катрала…
— С ней что-то не так?
— Скажу одно: там, где я жил, было несладко, но в Катрале мне бы не хотелось даже родиться.
Любопытно. Судя по тому, как повел себя южанин, рассказ Натти был сильно приукрашен. Если такое вообще возможно.
— Почему?
Он промолчал, считая неторопливые шаги.
— Оттуда люди тоже бегут?
— Нет, — коротко ответил Сегор.
— Но если там так плохо, как ты говоришь…
— Там не плохо, эрте. Там… — Он куснул губу, подбирая слова. — Это земля строгих правил, эрте. Правил, за нарушение хоть одного из которых берется только одна плата. Жизнь. Но конечно, если их соблюдать, можно жить и в Катрале.
Заканчивая фразу, парень усмехнулся так зловеще, что я поневоле задумался, не смогу ли все-таки протянуть два месяца здесь, пусть и не отнимая от лица вонючей тряпки. Кстати о ней: пора сделать три вдоха, как советовала лекарица.
— Расскажи мне о тех краях. Все, что знаешь. И людях, которые там живут.
— Люди везде одинаковые. Хорошие, плохие, добрые, злые. Только в Катрале они еще и пугливые.
— Это как?
— А так. Прислушиваются к каждому твоему слову, как будто ты вдруг можешь сказать… что-то страшное, что ли. Ходят вечно в черном, закутанные с головы до ног. А по самой жаре сидят дома, потому что иначе можно свариться заживо, в их-то одежде! И все время молятся.
— Прямо на улице?
— Везде. Стиснут в пальцах ладанку и только губами шевелят.
— А о чем молятся?
— Я не слушал, — брезгливо ответил Сегор.