Так вот как они управляют теплом своего тела! Любопытно. Жаль только, расспрашивать о подробностях будет некогда. И некого.
Сила и опасность смертоносного танца галассы кроется именно в близости к тому, кто легкомысленно согласился составить тебе компанию. И неважно, где танцуешь, посреди чистого поля или в лабиринте извилистых коридоров: тесным, как объятия, можно сделать любое пространство.
Северяне путаются в ногах, стараясь поймать незнакомый ритм. Натыкаются друг на друга, многократно упрощая мою задачу. А ведь если бы оставались стоять на месте, мне было бы куда сложнее добираться до победы…
В конце концов один из них, видимо самый сообразительный, отходит подальше в сторону, полагая, что увеличившееся расстояние станет ему помощником. В какой-то мере так и могло случиться, только спираль галассы уже раскручена, и мне требуется всего лишь три шага, чтобы вновь оказаться рядом с намеченной жертвой. Правда, не лицом к лицу, а со спины.
Вот теперь можно воспользоваться клыками. Прямо под ребра.
Он успевает понять, что просчитался, но не более: на следующем же вдохе рассеченные легкие тонут в крови, и первый из моих противников падает на истоптанный снег.
Двое оставшихся переглядываются, словно стараясь договориться, как действовать, но, пока они это делают, я снова приближаюсь. Выхожу на позицию атаки.
Они расходятся, собираясь зажать меня в клещи, и приглашающе скалятся. Киваю, удлиняя шаги, чтобы на последнем почти припасть к земле. Клинки свистят где-то над головой, значительно выше, чем это может оказаться опасным, а клык даб-дора в правой руке взрезает ремни, крест-накрест перехватывающие голень одного из северян.
Проходит совсем немного времени — я едва успеваю сделать три шага, — и движения воина, чье тело лишилось ременной поддержки, заметно замедляются. Вот он, удобный момент завершить начатое, но делать танец таким коротким… Жалко. Ведь скука только-только ослабила хватку.
И все же приходится благосклонно принять щедрый дар случая, когда северянин, осознавший, что лишен одного из своих преимуществ, возможно самого главного, бросается в отчаянную атаку. А на мою долю остается только разочарование скользить мимо, чуть прижимая режущую кромку клыка к его шее там, где волоски бороды становятся совсем редкими.
Третий противник отступает немного назад, явно показывая, что безрассудно нападать не собирается, но и просто так оружие не сложит.
— Тебе еще не надоело? — спрашивает Герто, и я невольно бросаю короткий взгляд в его сторону.
Как и можно было предположить, следопыт со своей долей врагов уже давно разобрался. Наверное, за первый же проход. Но ему, в отличие от меня, скучно не жить, скучно рисковать жизнью.
— Сейчас закончу.
Он еле уловимо пожимает плечами, вновь отрешаясь от мира.
Чем Герто занимается в такие минуты, не знает никто. Может быть, разговаривает с предками. Может быть, сочиняет поэму для своей возлюбленной. Иногда кажется, что ему известно нечто невероятное, нечто такое, что придает человеческому существованию глубокий и драгоценный смысл. Наверное, подобное знание могло бы помочь мне победить скуку, но все никак не соберусь разузнать, в чем оно состоит.
Впрочем, достаточно и того, что Герто будет стоять рядом, ожидая завершения моих дел, по меньшей мере, до вечера. Или до конца вечности, если нам суждено подойти к нему вместе. Да, каждый из нас сам по себе, но только в бою, потому что галасса — танец, в котором не бывает партнеров.
Северянин понимает, что обречен: даже если случится чудо и побежденным все-таки окажусь я, в пяти шагах к югу от пятачка последнего боя расслабил мышцы человек, не оставивший своим противникам ни единого шанса. Однако обреченности не хватает, чтобы заставить безрассудно атаковать, и рыжебородый враг напротив меня напряженно приминает ступнями снег, не отводя взгляда от… Моих ног, которые все так же пританцовывают, рисуя на поляне дугу следов, становящуюся все шире и шире.
Не люблю первым наносить удар, но заставлять Герто ждать еще хотя бы четверть минуты кажется кощунственным, особенно если взглянуть на его юное лицо, наполненное покоем. Более безмятежны только надгробия на семейных кладбищах, а я с раннего детства считаю осквернение могил самым последним из недостойных поступков.
Танец подходит к своему завершению, а я к северянину. В три шага. Первый — самый длинный, остальные почти семенящие.