Возле людных мест сидели нищие, цыгане и калеки, монотонно бубнившие свои мантры. Большинство прохожих следовали мимо, некоторые бросали в протянутую грязную ладонь монету, но их глаза были слепы. Так же, как и голоса попрошаек, за многие дни своего нелегкого ремесла ставшие сухо-профессиональными.
Илья сомнамбулой шел по тротуару.
Впереди, в толпе, брел на согнутых ногах старик. Он шатался, его тщедушное тело мотало из стороны в сторону, и вот он рухнул сначала на колени, оперся рукой, не выдержал напряжения и ничком повалился на асфальт. Женщина, шедшая позади, плавно обошла преграду и спокойно зашагала дальше. Шедшие навстречу парни мазнули равнодушными взглядами и двинулись своей дорогой. Толпа огибала скорченное на асфальте тело, как поток талой воды минует камень. Один школьник подошел, сфотографировал тело на телефон и, довольный, зашагал дальше. Илья подходил к лежащему старику все ближе и видел, как пучок энергии в его груди рассеивается и освобождает те немногие нити, которые еще остались. Илья подошел к телу, посмотрел на бледное, желтоватое лицо, пряди прямых волос, выбивающиеся из-под шапки, на стекленеющие глаза. Наверно, инфаркт.
— Пьянь поганая, — выругалась тетка с сумками, проходившая мимо.
Нити таяли прямо в воздухе. Илья постоял над мертвым еще немного, потом нашел взглядом машину ППС, припаркованную неподалеку. Подошел к людям в форме.
— Там старик лежит, — сказал он.
Полицейский смерил его равнодушным взглядом:
— Пусть лежит.
— Мне кажется, ему плохо.
— А мы тут причем?
— Ну, смотрите, дело ваше. — Илья пошел дальше.
Оборачиваться не хотелось. Набрал номер Лены. Та ответила не сразу, удивленно. Спросил, что купить на ужин. Замешкавшись, подруга ответила, что нужен хлеб на завтрак. Илья сказал в трубку «ладно» и отправился в продуктовый. Домой он вернулся рано, засветло. В лифте попалась соседка по лестничной площадке. После формального «здрасьте» она ввернула:
— Вы не забудьте, у нас послезавтра собрание жильцов. Надо быть.
— Хорошо, — сухо сказал Илья, разглядывая засевшую на груди женщины тварь: выпуклая, с присосками и тлеющим темной энергией брюхом.
— Вы мыли площадку в начале месяца?
Илья ничего не ответил и зашел в квартиру. Серость и тишина. Тихонько урчал холодильник. Он прошел на кухню, не включая свет, выложил покупки на стол. Не хотелось ничего делать, и он сел на диван, дожидаясь, когда комната погрузится в вязкие сумерки. Как-то незаметно он заснул.
Илья с криком проснулся. Свет от включенной люстры бил в зрачки, рядом стояла испуганная Ленка и смотрела сверху вниз. Вид у нее был уставший, растрепанный, под глазами залегли тени.
— Тихо ты… это я.
Илья выдохнул, проморгался.
— Приснилось, — захрипел он.
Ленка стала раздеваться, украдкой бросая на него вопросительные взгляды. Смотрела она теперь серьезно, движения ее были точными и быстрыми, а по опыту Илья знал, что это не сулит ничего хорошего. Лена ходила к маме, которая мучилась артритом и ломотой в суставах, особенно в периоды сырости. Каждую весну у женщины было обострение, и, привыкшая жить с дочерью, она никак не могла смириться с тем, что та теперь ушла к нему.
Сели ужинать. Ели молча. Ленка обычно была словоохотлива, но сейчас над столом висело молчание. Илья неуклюже пошутил о чем-то. Ноль реакции. Он уже собрался встать из-за стола.
— Стой. Надо поговорить.
Илья замер. Ох уж эти разговоры, выяснения отношений… сцены. Но деваться некуда и терять особенно нечего. Ленка стрельнула глазами, убедилась, что он слушает.
— Ты в последнее время не замечал ничего такого?
— Нет.
— Ничего не хочешь мне сказать?
Илья напрягся.
— Нет, а что?
Лена выжидающе молчала, разглядывая его, потом кивнула сама себе и продолжила:
— Последние две недели ты ходишь как зомби. Что происходит?
— Я тебе рассказывал, помнишь? Про нити и все такое.
— Ясно, — по дрожащим губам Илья понял, что ответ ей крайне не понравился. — То есть всему причиной эта придуманная тобой фигня, которая тебе то ли приснилась, то ли померещилась.
Илья вздохнул. Объяснять ей сейчас что-то бесполезно. Боль в висках ослабла, шок от прокатившейся волны почти улегся. Он смотрел, как ее пальцы нервно теребят обертку от конфеты, съеденной вприкуску с чаем. А может действительно, подумал он, все эти фокусы, все, что происходило с ним за последние недели — плод его больного воображения?