Он взглянул на дом. Растревоженные обитатели метались по комнатам, словно пчелы в разбитом улье. Связи рвались, лопались. Илья смотал катушку, выдохнул и закрыл глаза.
Открыл.
Собака забилась в конуру. Белый как мел подросток валялся куклой возле ворот. Хозяин дома стонал где-то позади, двое его свояков корчились в муках у крыльца. Илья прошел мимо и открыл входную дверь. Коридор был набит женщинами всех возрастов с абсолютно одинаковой внешностью — словно перед Ильей выстроились копии одной цыганки, только разных лет. Две женщины подталкивали к выходу Настю, перепуганную, с заплаканными глазами. Стоял гвалт. Илья чувствовал липкие нитки страха, протянувшиеся к ним от него. Он вдруг понял жуткую вещь — что может обмотать этими нитками их глотки и дернуть за все разом. Он сможет; ему под силу. И они это знали.
Взяв девушку под руку, он поплелся к воротам. Как они очутились на улице, Илья не помнил. Помнил только колею, и себя, бредущего с Настей в обнимку к их домику. В левой руке — ее рука, в правой пакет с едой. Катушка в кармане джинсов.
Потом она очнулась, резко, словно включили рубильник, и принялась бегать по дому, наводя порядок. Илья нашел на кухне стул, угнездился на нем и не вставал до конца вечера.
14
— Доброе утро.
— Доброе… — он приглаживал рукой непослушный вихор.
— Я сделала бутерброды с колбасой. Будешь чай или кофе?
Илья сел за стол, наблюдая, как Настя наливает в кружки кипяток. За ночь печка прогрела дом, стекла на окнах запотели. Пахло вкусно. Настя откопала радиоприемник и включила на небольшую громкость. Стало уютно.
— Кофе.
Она тоже кинула себе в чашку растворимого кофе и уселась напротив. Илья посмотрел в окошко, выходившее на сад. Снег активно таял, обнажая прогалины. Птички прыгали по голым веткам яблонь. Бак для воды слегка покосился. Надо поправить.
— Потеплело что ли?
— Два градуса. Ночью было минус три.
Илья одним глотком выпил сразу половину чашки. Критически осмотрел бутерброды. Взял один, откусил. И улыбнулся Насте.
Завтракали молча. Илья сосредоточенно поглощал еду, размышляя над вчерашним. Сказал «спасибо» и отправился к колонке за водой, прихватив древний бидон для молока. Прогулка помогла кое-что прояснить. Свежий воздух бодрил, и настроение у Ильи заметно улучшилось. Шрамы чесались, и он скреб себя на ходу. У колонки встретилось несколько местных. Пенсионеры, мужички-фермеры. Илья перекинулся дежурными фразами.
— Вчера у барона, говорят, шухер был, — поделился тракторист. — Слышал?
— Нет. А что случилось?
— Да эти клоуны до кого-то докопались и огребли по полной. Двоих в больницу увезли.
— Так им и надо, — буркнула бабка. — Оккупанты.
— Не оккупанты, — поправила другая, — а иммигранты.
— Один хрен! — махнул рукой старичок в тертом пиджаке. — Житья от них нет.
Илья застал Настю за мытьем полов.
— Ну ты даешь.
Девушка отмахнулась. Илья не стал отвлекать. Пошел осматривать туалет, сарай, бак и парник. Все было в порядке. Когда вернулся в дом, темные предметы стали на полтона светлее. Оказывается, то была грязь. В мусорном ведре валялись две дохлые мыши.
— Спасибо тебе, Настя.
Они снова уселись на кухне.
— Нет. Это тебе спасибо. Большое человеческое. Ты спас мою задницу.
Илья кивнул. Он все прекрасно понял. Снова пили чай в молчании. Настя посмотрела на него долгим пристальным взглядом, в котором читалось что-то среднее между восхищением и недоверием. Илья вытащил из кармана катушку. Задумчиво повертел в пальцах.
— Поразительно. В такой маленькой вещи и такая сила.
— О чем ты говоришь?
— О вчерашнем.
— Я не понимаю.
— Еще бы. Я и сам не до конца понял, что произошло.
— Может, расскажешь, а то мне как-то сложно следить за твоими мыслями.
— Ты мне не поверишь. Все это звучит слишком дико.
— Брось. Я не того сорта человек.
Илья смущенно улыбнулся: действительно. Он поставил катушку столбом. Потом отпил чая и стал рассказывать про все, что случилось за последние недели этого самого странного в его жизни марта. В какой-то момент Настя и домик отошли на второй план, растворились в наслоении воспоминаний, а Илья говорил, поначалу сбиваясь и с повторами, но затем более четко и последовательно. Это помогло. Он заново осмысливал происшедшее. Кое-что, казавшееся странным и непонятным, вдруг стало очевидным. Он говорил, а Настя тихонько подливала кипяток в чашки, и он машинально прихлебывал обжигающий чай, не чувствуя вкуса, а она слушала, взяв свое лицо в маленькие ладони, и ни разу не перебив.