Отец сидел на краю кресла, не откидываясь на спинку, и держал свои большие руки поверх принесенного им вороха. Это были какие-то бумаги, свертки, футляры. Из внутреннего кармана пиджака он вытащил очки в металлической оправе и надел их на нос.
— Что ж, давайте перейдем к практическим вопросам. Итак, по порядку.
Он взял первый сверток — два больших пухлых конверта, перетянутых посередине эластичной лентой.
— Это тебе, Сира, чтобы ты могла устроить свою жизнь. Это не треть моего состояния, которая по справедливости должна стать твоей как одной из троих моих детей, но это все, что я могу дать в настоящий момент наличными. Мне практически ничего не удалось продать — сейчас не лучшие времена для каких бы то ни было сделок. Однако не хотелось бы завещать тебе что-либо из имущества: официально ты не являешься моей дочерью, так что твои права на наследство было бы несложно оспорить, и в результате ты оказалась бы втянутой в бесконечные судебные тяжбы с двумя другими моими детьми. Так что вот: я собрал для тебя почти сто пятьдесят тысяч песет. Я вижу, ты умна, как твоя мама, и, уверен, сможешь правильно распорядиться этими средствами. И еще мне бы хотелось, чтобы, получив в свое распоряжение эти деньги, ты заботилась о своей маме и помогала бы ей, дабы она ни в чем не нуждалась. Конечно, я предпочел бы разделить деньги поровну между вами, но, зная, что Долорес не согласится ничего принять, поручаю все тебе одной.
Отец протянул мне сверток, и я, не решаясь взять его, в замешательстве посмотрела на маму. Лаконичным и сдержанным кивком она выразила свое согласие. Лишь после этого я приняла подарок и смущенно пробормотала:
— Большое спасибо.
Он горько улыбнулся, прежде чем произнести:
— Не за что, дочка, не за что. Что ж, продолжим.
Отец взял футляр, обтянутый синим бархатом, и открыл его. Затем проделал то же самое с другой коробочкой, поменьше, гранатового цвета. Таким образом, один за другим, он открыл все пять футляров и расставил их на столе. Лежавшие внутри украшения не сверкали, поскольку было слишком темно, однако это не могло скрыть их истинную ценность.
— Все они принадлежали моей матери. Украшений было больше, но Мария Луиса, моя жена, забрала их в свое благочестивое изгнание, оставив, однако, наиболее ценное — должно быть, потому, что эти украшения годятся лишь для особых случаев. Я дарю их тебе, Сира; скорее всего ты никогда не сможешь это надеть: как видишь, их роскошь слишком бросается в глаза, — но в любом случае при необходимости ты сумеешь продать или заложить драгоценности, получив за них более чем солидную сумму.
Я не знала, что ответить, и в разговор вступила мама:
— Это исключено, Гонсало. Все это принадлежит твоей жене.
— Ничего подобного, — возразил он. — Все это, дорогая Долорес, не имеет к моей жене никакого отношения: эти украшения принадлежат мне, и я хочу, чтобы они перешли от меня к моей дочери.
— Не стоит этого делать, Гонсало, не стоит.
— А я думаю, стоит.
— Нет.
— Да.
На этом спор закончился. Мама замолчала, признав свое поражение. Отец один за другим закрыл футляры и сложил их друг на друга: самый большой — внизу, самый маленький — наверху. Он передвинул эту пирамиду по вощеной поверхности стола ко мне, а сам взялся за бумаги, развернул их и показал мне.
— Это сертификаты на украшения с их полным описанием и экспертными заключениями. И вот еще заверенная нотариусом бумага, удостоверяющая, что драгоценности принадлежат мне и я передаю их тебе по собственной воле. Все это может пригодиться в том случае, если когда-нибудь тебе потребуется подтвердить свои права на эти украшения. Надеюсь, тебе не придется никому ничего доказывать, но на всякий случай предусмотреть это не помешает.
Отец свернул бумаги, убрал их в папку, ловко завязал ее красной лентой и положил передо мной. Затем он взял конверт и извлек из него пару листов пергаментной бумаги с печатями, подписями и прочими атрибутами серьезных документов.
— А теперь еще кое-что. — Он вдохнул, выдохнул и снова заговорил: — Эту бумагу я составил вместе со своим адвокатом, а потом заверил ее у нотариуса. В общем, этим документом я подтверждаю, что я твой отец, а ты моя дочь. Для чего это тебе нужно? Возможно, ни для чего, потому что если однажды ты попытаешься претендовать на мое наследство, то это ни к чему не приведет, поскольку все было при жизни отписано мной твоим сводным братьям. Так что тебе никогда не удастся ничего получить сверх того, что ты унесешь сегодня из моего дома. Однако для меня самого эта бумага очень важна: я признаю в ней то, что должен был признать много лет назад. Этот документ — подтверждение моей связи с тобой, и теперь ты можешь распоряжаться им на свое усмотрение: показывать кому угодно или порвать на мелкие клочки и бросить в огонь. Поступай, как считаешь нужным.