Я хотела сказать что-нибудь в ответ, но не смогла. Слова застряли в горле, глаза наполнились слезами, и мне хватило сил только на то, чтобы повернуться и выйти в коридор: я шла, спотыкаясь, с затуманенным взглядом, и все внутри меня сжималось от нахлынувших чувств.
Я ждала маму на лестничной площадке. Входная дверь в квартиру осталась приоткрытой, и я видела, как она идет к выходу, сопровождаемая недобрым взглядом стоявшей в отдалении Серванды. Ее щеки пылали, в глазах блестели слезы, а лицо уже не было непроницаемой маской. Я не присутствовала при расставании моих родителей и не знаю, о чем они говорили, но, думаю, за те пять минут, что им довелось побыть наедине, они тоже обнялись и попрощались друг с другом навсегда.
Мы спустились по лестнице так же, как поднимались: мама впереди, я за ней. В полном молчании. Под аккомпанемент каблуков, стучавших о мраморные ступени. С драгоценностями, документами и фотографиями в сумке и тридцатью тысячами дуро в свертке под мышкой. Наконец я не выдержала и, взяв маму за локоть, заставила ее остановиться и повернуться ко мне. Мы стояли лицом к лицу, и я спросила испуганным шепотом:
— Его правда убьют, мама?
— Не знаю, дочка, откуда я могу знать…
Мы вышли из дома и зашагали по улице, снова храня молчание. Мама шла быстро, и я старалась не отставать от нее, хотя в новых, недавно купленных туфлях на высоком каблуке это было непросто. Через несколько минут я решилась заговорить, все еще находясь в некотором замешательстве.
— Что мне теперь делать со всем этим, мама?
Она даже не замедлила шаг, чтобы ответить, и кратко сказала:
— Храни все в надежном месте.
— Все? А разве ты ничего себе не возьмешь?
— Нет, все это принадлежит тебе; это твое наследство, и к тому же ты уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно распоряжаться средствами, которые выделил тебе отец, мне не стоит в это вмешиваться.
— Ты уверена, мама?
— Да, дочка, абсолютно. Мне ничего не нужно, дай мне только одну фотографию — какую угодно из них, просто на память. Все остальное принадлежит тебе, но я прошу тебя лишь об одном, послушай меня, Сира, ради всего святого…
Мама наконец остановилась и посмотрела мне в глаза под тусклым светом уличного фонаря. Мы были до сих пор взволнованы состоявшейся встречей и не обращали внимания на проходивших мимо людей, которым тоже не было до нас никакого дела.
— Будь осторожна, Сира. Будь осторожна и ответственна, — тихим голосом быстро заговорила мама. — Не теряй головы. В твои руки попало огромное состояние — ты о таком и мечтать не могла. Так что будь благоразумна, дочка, ради Бога, будь благоразумна и рассудительна.
Дальше мы шли молча, пока наконец не распрощались, чтобы идти каждая своей дорогой. Мама отправилась в опустевший без меня дом, где ее ожидало лишь молчаливое присутствие моего дедушки, так никогда и не узнавшего, кто был отцом его внучки, потому что Долорес, упрямая и гордая, всегда держала это в тайне. Я между тем вернулась к Рамиро. Он сидел в полумраке гостиной, курил, слушал радио и ждал меня, чтобы пойти куда-нибудь вместе поужинать. Ему не терпелось узнать, как прошла моя встреча с отцом.
Я рассказала ему все, в мельчайших деталях: что видела в доме отца, услышала от него, как чувствовала себя и какие он дал мне советы. И конечно же, я показала ему все принесенное из того дома, куда мне едва ли когда-нибудь суждено было вернуться.
— Это стоит целое состояние, детка, — прошептал он, разглядывая драгоценности.
— И это еще не все, — сказала я, протягивая ему конверты с деньгами.
При виде их Рамиро лишь изумленно присвистнул.
— Что мы будем делать теперь со всем этим? — спросила я с беспокойством.
— Это тебе решать, любовь моя: все это только твое. Конечно, если ты хочешь, я могу позаботиться о том, как лучше сохранить это богатство. Наверное, самый разумный вариант — положить все в сейф у меня в офисе.
— А почему не в банк? — спросила я.
— Боюсь, это не слишком надежно, учитывая нынешние времена.
Крах Нью-Йоркской биржи несколько лет назад, политическая нестабильность и еще множество других доводов, приведенных Рамиро, должны были убедить меня в правильности его предложения. Однако все это было ни к чему: любое его решение и так казалось мне верным, — мне хотелось лишь поскорее определить в надежное место свалившееся на меня состояние.
На следующий день Рамиро вернулся с работы с ворохом каких-то брошюр и буклетов.
— Я все думал и думал, как тебе поступить с деньгами, и, кажется, нашел правильное решение. Тебе нужно создать коммерческую фирму, — едва появившись, объявил он.