— Подождите. Нам нужно сначала поговорить.
Комиссар несколько секунд смотрел на меня своими темными глазами, способными пронзить стену. К тому времени я уже обнаружила, что он не седой юноша и не моложавый старик, а мужчина средних лет — между сорока и пятьюдесятью, — приятной внешности, с хорошими манерами, но очень суровый, по долгу службы вынужденный иметь дело с преступниками всех мастей. «И с этим человеком, — подумала я, — мне ни в коем случае не следует портить отношения».
— Должен вам сказать, что подобная практика не является обычной: просто для вас, учитывая сложившиеся обстоятельства, я делаю исключение, но мне бы хотелось, чтобы вы отдавали себе отчет о своем истинном положении. Хотя лично я считаю, что вы всего лишь невинная жертва проходимца, на самом деле это должен решать судья, а не я. Однако сейчас, когда кругом такая неразбериха, суд, боюсь, невозможен. И в то же время держать вас в камере бог знает сколько нет никакого смысла. Так что, как я вам уже говорил, вы останетесь на свободе, но под контролем и без права покидать город. А чтобы у вас не возникло такого соблазна, я не верну вам пока паспорт. Кроме того, я оставляю вас на свободе лишь с тем условием, что, как только ваше здоровье окончательно восстановится, вы найдете благопристойную работу и начнете откладывать деньги, чтобы оплатить счет, оставшийся у вас в «Континентале». Я попросил, чтобы они дали вам год на погашение долга, так что теперь вы должны взять себя в руки и сделать все возможное, чтобы раздобыть деньги, притом честным и законным способом. Вам все ясно?
— Да, да, конечно, — пробормотала я.
— И не злоупотребляйте моим доверием, не пытайтесь меня обмануть. Не заставляйте взяться за вас всерьез, потому что, если мое терпение лопнет, я дам делу ход, и тогда вы при первой же возможности будете высланы в Испанию и оглянуться не успеете, как отправитесь лет на семь в женскую тюрьму — ту самую, что на улице Киньонес в Мадриде. Надеюсь, мы с вами договорились?
В ответ на столь зловещие угрозы я не смогла произнести ничего членораздельного и только кивнула. После этого комиссар поднялся, и я, с запозданием на несколько секунд, последовала его примеру. Он сделал это легко и быстро, мне же пришлось приложить серьезные усилия, чтобы заставить свое тело подчиниться.
— Ну что ж, нам пора, — заключил комиссар. — И оставьте чемодан, я сам его понесу, сейчас вам даже свою тень тяжело за собой тащить. Мы поедем на машине, я припарковался у дверей. Так что попрощайтесь с монахинями, поблагодарите их за все, что они для вас сделали, и пойдемте.
Мы проехали по Тетуану на автомобиле, и для меня это было первое знакомство с городом, в котором мне предстояло провести неизвестно сколько времени. Городская больница находилась на самой окраине, и мы постепенно удалялись от нее, приближаясь к центру. По мере нашего продвижения вокруг становилось все оживленнее. Время приблизилось к полудню, и на улицах было полно народу. Автомобили здесь почти не ездили, и комиссару приходилось постоянно сигналить, чтобы пробираться между пешеходами, неторопливо шагавшими в разных направлениях. Среди них были мужчины в белых льняных костюмах и панамах, мальчишки в коротких брючках, сновавшие туда-сюда, женщины-испанки с корзинками для покупок, полными овощей. Мусульмане в тюрбанах и джеллабах и марокканки, закутанные в бесформенные одеяния, оставлявшие открытыми только глаза и ступни. Солдаты в форме, девушки в летних цветастых платьях и босые марокканские дети, игравшие на улице среди гуляющих кур. Слышались возгласы, фразы и отдельные слова на арабском и испанском; многие прохожие приветствовали комиссара, узнавая его автомобиль. Трудно было поверить, что несколько недель назад среди всех этих декораций могли произойти события, перераставшие сейчас в настоящую гражданскую войну.
Мы молчали во время пути, что вполне естественно: ведь комиссар вовсе не собирался развлекать меня приятной прогулкой, а просто исполнял взятые на себя обязательства, перевозя из одного места в другое. Как бы то ни было, время от времени, когда перед нашими глазами появлялось что-либо, по мнению комиссара, заслуживающее внимания и любопытное, он указывал мне на это движением подбородка и, продолжая смотреть перед собой, бросал несколько сухих слов в качестве комментария.
— Женщины из племени рифов, — кивнул он в сторону группы марокканок в полосатых балахонах и больших соломенных шляпах, с которых свисали цветные кисточки.