- Они впервые видят татарина. Два года назад приезжал сюда один мужчина родом из Отузов, но он был очень осторожен, обменялся со мной парой фраз и поспешил уйти. А ты не боишься этих?
Февзи сказал ей, что вроде бы крымские татары теперь освобождены, и выразил удивление, что в Крыму они не появляются. Он не знал, что снятие с татар комендантского надзора не означало их причисления к свободным людям, что посещение Крыма им запрещено - все же сильно оторвался "петербуржец" от жизни своего народа.
Пришел хозяин чебуречной старый караим и расцеловался с Февзи, пустив при этом слезу. Товарищи Февзи звали его на море, но он еще долго рассказывал караимской семье о том, что выпало на долю аборигенов крымской земли.
- Крым испоганен, - говорил в свою очередь старый караим, в маленькой истертой бархатной шапочке, в зауживающихся книзу штанах и в заправленной за кожаный пояс светло-коричневой рубахе домашнего кроя, - кладбища татарские распаханы, мечети разрушены, в домах татарских живут пришлые люди, которые так и не научились за пятнадцать лет хозяйствовать на крымской земле. Только самогон гнать из винограда наловчились Вино, которое продается в том сарае, делает один русский, но он из довоенных жителей Крыма.
- Что это за название "Коктебель", - спросил под конец молодой татарин у старого караима.
- Какой, к шайтану, коктебель! - взорвался старик. - Все переиначили! По-нашему этот край называется "Кок Тепе Эли" - Страна Голубых Вершин. Погляди на эти горы…
Старик-караим не оговорился, когда сказал: "по-нашему". Караимы, потомки тюркского племени хазар, признающие великими пророками Моисея, Иисуса и Мухаммеда, говорили на том же языке, что и крымские татары.
- Повезло моему маленькому народу караимов, - говорил еще старик. - И германские фашисты нас не тронули, и советская власть нас помиловала, как тюрков, не исповедующих ислам. Но ты не горюй, - вернется твой народ на свою Отчизну!
Февзи вдруг сообразил, что он ни разу не купался в родном Черном море! Он обнял на прощание старого караима и пошел к своим сослуживцам, расположившимся на пляже.
Потом Февзи долго сидел на парапете перед Домом, где писатели творят, и глядел в открывающуюся перед ним ширь, на голубой мыс слева, далеко уходящий в море, на громоздящуюся справа изуродованную в незапамятные времена гору - взорвавшийся вулкан. Июльское солнце раскалило асфальтовые дорожки, заборы, камни на пляже. Море, с утра покрытое рябью, нынче попало в полный штиль и стало похоже на огромную, серебристо-матовую пластину природной слюды. Даль, где водная гладь сливается с небом, казалась слегка розовой, или она представлялась такой уставшим от обилия света глазам Февзи, который во власти разыгравшейся фантазии искал в океаническом просторе белые лоскутки полотняных парусов.
Панорама моря в Стране Голубых Вершин отличалась от той, которая навсегда запечатлелась в памяти мальчика с отрогов южнобережных гор. С окраины его деревни море виделось сверху, и было оно ярко бирюзовым или темно-серым до черноты - в зависимости от времени года, от погоды. Летом море слепило перекрещивающимися в зрачке потоками лучей, частью идущими прямиком от нависшего над водной бездной солнца, а частью отразившимися от зеркальной поверхности этой бездны, и при том не потерявшими своей яркости. Иногда по океану проплывал большой белый пароход, и тогда мальчишки и девчонки со смутной тревогой провожали его медленный проход по расстелившемуся перед ними голубому пространству.
Над зимним морем нередко низко стлались тучи, которые с круч, на которых тавры, прямые предки рода Февзи, расположили свои жилища, казались кудельками белой шерсти, выложенной на камышовой подстилке. Наверное, в эту пору воины с бычьей шкурой на плечах, за что греки и дали им имя тавров, более обычного напрягали свое зрение: не выплывет ли из-под облачной пелены флотилия флибустьеров с берегов Эгейского моря - Полуостров всегда был лакомой приманкой для хищников со всех сторон света…