Сувалов, с ненавистью и вместе с тем озадаченно глядя на Камилла, нажал скрытую под столешницей кнопку. Вошел сержант.
- Выведите задержанного, - приказал он.
Офицер Сувалов не стал звонить в дирекцию Красногорской экспедиции, он позвонил в Первый отдел этого учреждения - резидентуру КГБ в каждой организации. Там быстро разобрались в ситуации и соединили Сувалова с еще находящейся на рабочем месте Войцеховской. Получив полное разъяснение от заместителя начальника, которая подтвердила тот факт, что Афуз-заде прибыл в Ташкент утром и покинул здание Экспедиции в таком-то часу, Сувалов понял, что он оплошал. Этот ненавистный ему представитель непокорного властям народа, действительно, выполнял особо секретную государственную работу. Вопрос об избиении задержанным гражданином солдата, исполнявшего свой долг перед Родиной, также приходилось снимать, несмотря на письменные показания этого солдата. Теперь впору было ставить вопрос об ответственности армейского капитана, который произвел задержание товарища Афуз-заде, прибывшего в республику по заданию высоких союзных инстанций. А солдата того теперь, пожалуй, отправят дослуживать свой срок на Камчатку.
Сувалов взглянул на часы. Можно, конечно, прямо сейчас выпустить этого татарина на свободу. Но он так нагло вел себя нынче, и за ним столько всего числилось за прошлое десятилетие, что не мог офицер, поставленный высшим начальством доглядывать за всеми крымскими татарами в республике Узбекистан, отказать себе в удовольствии продержать его хотя бы одну ночь в «подвалах ГПУ». Он будет, возможно, после этого жаловаться в центральные инстанции, но Сувалов знал, что сможет отвести эти жалобы от своего родного КГБ, направив их на органы милиции.
Ночь в камере с земляками прошла исключительно эффективно. Камилл многое узнал из того, от чего был отдален в последние годы.
На следующий день после того, как дежурный разнес какой-то мерзкий напиток, называемый чаем, для Камилла опять прозвучала команда «на выход». Не торопясь Камилл обошел всех новых знакомых, пожимая руки и диктуя свой московский адрес и телефон тем, кому еще не успел этого сделать.
- На выход, … твою мать! – с обычной злостью поторопил тюремщик, и Камилл покинул камеру. Привели его в тот же кабинет, что и вчера.
- Садитесь, - произнес давешний офицер почти что миролюбиво. Камилл молча сел, и уже сидя осмотрел, нагнувшись, ножки стула, – привинчены к полу или нет? Оказалось, что не привинчены. Камилл не собирался бить чекиста стулом, просто он подумал вечером, как там, в кабинетах дело обстоит со стульями – просто из любопытства. Офицер Сувалов сделал вид, что не заметил движений сидящего перед ним задержанного татарина.
- Извиняемся, - произнес он. – Вот, подпишите обязательство о не разглашении, и я вас отпускаю.
- Ничего подписывать я не буду, - спокойно ответил Камилл.
Этот отказ не удивил чекиста. Как известно, эти татары никогда не подписывают никаких бумаг, считая такое действие сотрудничеством с КГБ.
- Что ж, мы рассчитываем на вашу порядочность. Вот вам пропуск на выход, - и Сувалов протянул Камиллу узкий листок бумаги. Тот не протянул встречно руки, и офицер, чуть помедлив, положил листок на зеленое сукно стола. Тогда Камилл поднялся со стула, взял пропуск и молча направился к двери. Вслед ему раздался несколько обиженный голос чекиста:
- Я, между прочим, не Сувалов, а Сивалов. И не майор, а подполковник.
- А шел бы ты на фуй, подполковник! – четко произнес Камилл.
Чекист растерялся и почувствовал, что кровь отлила от его лица, что он бледнеет. Он растерялся не от тех слов, что услышал, нет! Эти наглые татары не раз посылали его в места более укромные. А растерялся он оттого, что почувствовал страх. Он всегда краснел, когда злился, когда же испытывал страх, то бледнел. Чего это он нынче испугался? Того ли, что этот москвич был вне его юрисдикции? И обретя самообладание, он произнес каким-то ставшим вдруг противным голосом:
- Ай-ай-ай! А еще столичный научный работник…
Но столичный научный работник уже вышел из кабинета и топал по коридорному паркету. Хозяин же кабинета какое-то время смотрел безразличным взглядом в окно, потом натянуто рассмеялся и вслух произнес:
- Хе, хе! Вот гавнюк, проверяет ножки стула… Дешевая демонстрация! – и как-то сразу полегчало подполковнику в штатском.
Камилл, покинув кагебешную кутузку, разъяренно шагал по улицам, ругая и кляня и органы, и советскую власть, и коммунистическую партию. Парадоксально! Хотя он сам вмешался в драку, и от него пострадал представитель власти, которая вполне обоснованно заключила его под арест и выпустила по ошибке, он не считал себя виновным, а полагал обиженным. Впрочем, парадокс – это то, что только при поверхностном рассмотрении кажется неверным. Не является ли естественным правом человека защищаться, когда его волокут по земле за волосы? А в общенародной борьбе, которую ведут крымские татары, нападение на любого твоего соратника есть нападение на тебя! Если бы солдат вел задержанную им женщину цивилизовано, как, кстати, предписано их же советскими законами, то не вздумал бы Камилл отбивать свою землячку с применением силы. И злился он не потому, что его хоть и не надолго, но засадили под арест, а потому, что власти все более наглели, все более зверски издевались над его народом.