Мама вернулась, как обычно, в восьмом часу. Ничего не подозревающая женщина вошла в дом, увидела молчаливо сидящего на кушетке младшего сына и, поприветствовав его, спросила:
- А где брат? – и, не дождавшись ответа, пошла к рукомойнику.
Вернувшись с полотенцем в руках в комнату, она увидела все так же молча сидевшего малыша, что было ему не свойственно.
- Что случилось? Где Камилл? – женщина выбежала во двор и так же, как это сделал несколько часов назад малыш, заглянула в сарай. Велосипед стоял, прислоненный к деревянной перегородке. Женщина вернулась в дом и стала теребить младшенького:
- Где брат? Когда он ушел?
Малыш заплакал в голос. Мать взяла его на руки.
- Сыночек, когда брат твой ушел? Что он сказал? – малыш перестал громко плакать и только отрицательно качал головой.
- Он днем был дома? Кто к нам приходил? – никогда еще старший сын, особенно внимательный к маме и к брату после ареста отца, не задавал ей такой загадки.
- Его с утра нет, - только и мог сказать малыш, - я покушал печенье и попил водичку.
Женщина с сыном на руках пошла к живущей в том же доме соседке Фатима-апа. Но та тоже вернулась поздно и ничего не могла сказать.
Перед стоящим неподалеку соседним домиком ремонтировали велосипед двое мальчиков, один из которых, одноклассник Камилла, был, обычно, участником всех его мероприятий.
- Митя, где Камилл? – спросила женщина.
Митя выпрямился и посмотрел на нее.
- Я его сегодня после школы целый день не видел, - он тоже был озадачен.
Тут только женщина вспомнила, что нынче то памятное число месяца, когда спецпереселенцы обязаны ходить регистрироваться в комендатуру. Она сама была там утром, и, уходя из дому, напомнила собирающемуся в школу сыну, чтобы тот не забыл сходить и отметиться. Сомнений не было – ее Камилл арестован. Несчастная мать забежала в свое жилище, достала небольшие свои денежные сбережения, и быстро дойдя до дома, в котором обитала семья крымских татар, оставила у них сына и предала им деньги с просьбой, чтобы в случае, если ее задержат, позаботились в первое время о малыше, сообщив о случившемся ее сестре, проживающей в Ташкентской области. И побежала к уже знакомому зданию, где находилась местная тюрьма. Вслед за ней, оставаясь на некотором расстоянии, пошел сосед Сейдамет, чтобы помочь несчастной матери в случае необходимости.
Через час она вернулась. Дежурный милиционер нагрубил ей, прямо таки радостно сообщив, что «ее бандит сидит под надежным запором».
- Хватит ему того, чего тут дадут, - недоброжелательно отвечал дежурный, в ответ на вопрос, а нельзя ли принести ребенку чего-нибудь поесть.
Женщина забрала малыша, выслушав успокоительные речи соседей. Она вернулась в дом, вскипятила воду для чая и покормила маленького сыночка – единственного, кто оставался теперь у нее. Она вспомнила недавние угрозы полковника Шаахмедова, грозившего старшему сыну колонией. Что ж, чекист выполняет свою угрозу. Может быть, Камилл сказал в школе чего-нибудь по поводу ареста отца, а племянница полковника, обучающаяся в том же классе, и донесла до своего дядюшки. Ах, Аллах, за что посылаешь Ты нам такие испытания!
Несчастная мать, не в силах больше сдерживаться, упала на постель и зарыдала, уткнув лицо в подушку, дабы заглушить звуки - чтоб враг не слышал, не торжествовал. Маленький мальчик сидел у изголовья мамы и молча гладил ее по волосам.
Камилл рано в своей жизни понял, что если в этой стране и есть справедливость, то она не для крымских татар. Впрочем, он видел, что также и в отношении к коренному населению Узбекистана не только нет справедливости, но творятся невообразимые жестокости. Никак не мог он забыть, как прошлой осенью в ближнем кишлаке, где он во дворе у своего приятеля помогал собирать виноград, ему пришлось стать свидетелем увода с соседнего двора коровы за недоимки. Милиционер тащил сопротивляющуюся скотину за привязанную к рогам веревку, женщина с воем бежала за коровой, пытаясь ухватить ее за хвост. Ей ставил подножку пузатый мужчина с потертым портфелем в руках, и она падала и вставала, падала и вставала. Женщина кричала «Вой-дат!», мужчина с портфелем ругался «Кет, джеляп!». Трое детишек, от двух до шести лет, катались с плачем в пыли у ворот, порываясь бежать за матерью, в чем им мешала старая соседка. Во дворе стоял и безучастно глядел на происходящее молодой узбек с младенцем на руках. Старший, мальчонка лет шести, вырвался и догнал мать, попал сразу под удар сапога районного чиновника, взвизгнул и растянулся в колее. Мать оставила корову и бросилась к сыну, продолжая голосить и призывать на помощь то Аллаха, то людей. У Аллаха, как известно, свой взгляд на дела, творимые на земле. А что касается людей, то они выходили из своих дворов и глядели на творимый государством реквизиционный акт, сочувствовали, восклицали «Вой, Худаи!», что означало «Ох, Господи!». Так что надежда, что Господь все же предпримет конкретные меры по конкретному случаю все же, по-видимому, была.