Итак, все предметы за седьмой класс, кроме Конституции СССР, Камилл сдал на пять. После экзаменов на заключительном классном собрании уже восьмиклассников Анатолий Аронович только крякнул, подойдя к фамилии нового ученика, которого одноклассники уже приняли за своего надежного товарища - опору в неравной схватке со школьными заданиями.
Лето прожили в снимаемом родственниками двухкомнатном домике. Мама, приобретшая в бытность в Чинабаде опыт работы в бухгалтерии, нашла место в одном из здешних учреждений, и к осени женщина и двое ее сыновей уже сами арендовали дом-времянку у одной украинской семьи, оказавшейся когда-то в Узбекистане совершенно не по своей воле.
Отношение к спецпереселенцам в городке было терпимое, а точнее – привычное. Здесь очень много было корейцев, нынче уже «прощенных», но тоже ведь недавних лишенцев. Так что, когда появились новые переселенцы, то это никого не удивило. Если бы не начавшаяся в сорок восьмом году активная антитатарская пропаганда, вызванная именно этим безразличием, то вообще бы не было бы косых взглядов и разговоров за спиной.
В каникулы Камилл работал в соседнем фруктовом совхозе, чтобы заработать деньги для семьи. Но его, как и его сотоварищей из таких же несостоятельных семей, бессовестные совхозные учетчики вместе с бухгалтерскими работниками жестоко обманули при расчете, так что заработанных денег хватило только на покупку школьного портфеля и еще хорошей готовальни, которая потом долго служила ему еще и в годы обучения в Университете.
Жизнь продолжалась.
Первого сентября Камилл явился в сильно изменивший свой состав восьмой класс, куратором которого оставался Анатолий Аронович. Это был довольно крупный мужчина с зачесанными набок густыми каштановыми волосами, с глазами человека грустного и проницательного. Да, он был грустен и в известной мере проницателен, ну и, конечно, он был умным, но не настолько, чтобы не считать себя мудрым. Поистине мудрым был в этой неординарной школе только один, пожалуй, человек - математик и завуч Виктор Петрович Ким, непрошибаемый, непроницаемый, с улыбкой всезнающего Будды на широком узкоглазом лице. Виктор Петрович был признанным третейским судьей во всех коллизиях, возникавших в педагогическом коллективе, его авторитет против своего желания признавал даже Ефим Яковлевич, директор. Ефим, так директора называли за глаза почти все в школе, был амбициозный, невысокого, даже малого, роста мужчина, беспринципный и опасный. Многие боялись этого человека, который иногда проходил по школе, заполняя все ее пространство, иногда же прошмыгивал незаметно, как ящерка - необычное свойство. Не боялись его только Анатолий Аронович, что-то особливое знавший о нем, завуч Ким, который, однако, никогда не конфликтовал с ним, литератор Владимир Николаевич, философски относящийся к миру и ко всем его обитателям. А что касается неосторожного и вспыльчивого физика по фамилии Цхай, любимца всех старшеклассников-отличников, то его директор и сам остерегался – против могущего назвать вещи своими именами физика Василия Семеновича были бесполезны устные и письменные доносы. Другие педагоги или избегали общения с директором, как супруги-немцы Губерты, или робели перед ним, как молодые учительницы. Дружила с Ефимом Яковлевичем одна лишь литераторша Александра Николаевна, если можно назвать приметой дружбы уединенные беседы, во время которых литераторша говорила, а директор слушал и запоминал.