Глава 11
...В те дни начала марта 1953 года, когда радио сообщило о болезни Сталина, вольнонаемные, работавшие в этом башкирском лагере, - как и во всем обширном континенте ГУЛАГа! - обогатились. Водка шла по тройной цене, спрос был неиссякаем. Заключенные, строившие город для нефтяников, получали за труд хоть и небольшие, да деньги, и всегда имели возможность купить у работников, приходящих в лагерь с воли, заветные пол-литра. Это было наказуемо, и пользовались этой возможностью только энтузиасты, которых, прямо сказать, было большинство. Теперь же в ожидании желанной вести о смерти кровавого тирана пили все. Охрана была в растерянности, вечерняя проверка не производилась, заключенные всю ночь расхаживали по территории лагеря из барака в барак, распевали песни, ругали советскую власть, угрожали неведомо кому - “Ну, теперь погодите!”. Через пару дней охранники преодолели растерянность, и сами стали неприкрыто носить водку в свои отряды. На работу заключенных поутру водили, потому что они сами того хотели - нужен был заработок для восполнения иссякающих денежных заначек. Но в день, когда пришла ожидаемая весть, все остались на территории лагеря. Радость переливалась через край, все обнимались, поздравляли друг друга, были, говорят, даже случаи братания зеков с вертухаями. Во втором бараке веселящаяся компания запела одну из известных всем песен, и вот уже весь лагерь гудел:
Так слаженно и таким огромным количеством голосов эта песня, наверное, раньше никогда и нигде не исполнялась. Очень сильно подействовало это импровизированное пение на охрану лагеря, некоторые из охранников почему-то решили, что теперь-то уж зеки пойдут все рушить и давить. Когда в конце песни зеки разразились тысячеголосым торжествующим криком, даже отъявленные атеисты из чекистов начали тайно креститься и вспоминать “Отче наш”…
В бригаде лагерников, где работал наш старый знакомый Февзи, водка под вечер кончилась, не было и денег. Но бригадир, крымский татарин Мемет, вспомнил, что в подвале возводимого бригадой дома были еще неделю назад припрятаны к субботнему вечеру несколько поллитровок. К начальнику караула отправились трое, чтобы упросить его разрешить выход с территории лагеря - о цели сказали напрямую. Молодой караульный офицер, в душе которого уже несколько дней как поселился страх, хотя особых грехов за ним вроде бы и не числилось, отпустил зеков на территорию стройки, которая была расположена в десяти минутах неспешной ходьбы.
Среди делегированных за водкой был и Февзи. Когда ребята извлекли из-под мешков с цементом заветные бутылочки, решили одну распить тут же. По дороге назад распили вторую, и вконец захмелевшие Февзи и другой парень, по имени Илья, решили прикорнуть в кустарнике. Третий зек не долго уговаривал товарищей и отправился в лагерь в одиночестве. Настолько была охрана в эти дни деморализована, что на проходной даже не обратили внимания на то, что уходило трое, а вернулся только один...
Парни, завернувшись в стеганые ватные бушлаты, проспали на свежем воздухе до утра. Проснувшись, они в недоумении оглядывались вокруг, но, вспомнив вчерашние события, весело посмеялись и отправились в лагерь. Караульные также безучастно пропустили их, не задав ни одного вопроса. Парни шли по пустынной замолкшей территории. Отбушевавшие заключенные спали, и обычной побудки в этот день не ожидалось. Февзи и Илья поплелись в столовый барак, где привычно переругивающиеся вольнонаемные женщины накормили их макаронами с котлетами и напоили компотом - в лагере кормили неплохо, потому как за счет заработков самих заключенных. Парни отправились досыпать на свои нары.
Через два дня празднества окончились и только еще в день похорон “мудрого, родного и любимого” была серьезная всеобщая пьянка, но прошла она уже без митинговщины, а в серьезных разговорах - что же, мол, теперь будет, чего теперь ожидать?
Что ожидалось, то и произошло. К блатным свобода пришла той же весной в виде амнистии, дарованной Маленковым. “Наш Жора!” - любовно называли сталинского любимца уголовники, и добавляли: “Мать твою так!”.
- Не дрейфьте, земляки! - приободряла контрреволюционеров блатная братва. - Скоро и вам выйдет воля!
Осужденные по контрреволюционным статьям Уголовного кодекса под амнистию не попали. Только в сентябре 1953 года вышло постановление о пересмотре дел этой категории заключенных. В конце 1954 года были сокращены сроки заключения у некоторых счастливчиков, которые с учетом зачетов рабочих дней на стройке были освобождены. Среди первых освобожденных оказался и Февзи.