- и всякий раз мальчишки и девчонки с замиранием сердца смотрели и слушали знакомое до мельчайших деталей действо, страдая на нижнем этаже сознания от неизбежно приближающегося конца этого чудесного зрелища.
В ссылке, когда Камилл переселился из чинабадской глухомани в пристоличный городок, Шариф вместе со своей матерью Мерьем-апте приехали из расположенного недалеко поселка Сырдарья навестить семью Афуз-заде, до того почитавшуюся ими потерянной или даже погибшей. Сколько слез пролили женщины, сколь рады были мальчики состоявшейся встрече! Они в один и тот же год окончили школу и оба были нынче студентами второго курса.
…Когда юноши собирались уже свернуть к стоящему в глубине двора домику спецкомендатуры, навстречу им вышел из ворот улыбающийся - рот до ушей! - Кадыр из Текстильного.
- Все! - кричал он радостно. - Физдец комендатуре! Теперь мы свободные люди!
Двое мятежников подумали, что вот и третий такой же объявился. Но вслед за Кадыром вышли и другие ребята:
- Назад, назад! - смеялись они. - Все, больше нет для нас комендатуры!
Тогда Камилл и Шариф поняли, что они опоздали со своим решением бунтовать против советской власти, которая, ити ее мать, сама как бы пошла им навстречу.
Девушек поблизости не было, поэтому в воздухе стоял густой мат, хоть топор, как говорится, вешай. А чем же было провожать жандармский режим? Не благодарностью же в адрес советской власти!
- Ну, хорошо, пойдемте, надо отметить! – конструктивно высказался, наконец, кто-то.
- Нет, погодите, - сказал Шариф, - у меня есть дело до этого физдюка.
- Ага, и у меня! - Камилл вслед за Шарифом пошел к дверям комендатуры.
Комендант с погонами капитана был сегодня улыбчив.
- Поздравляю, вас, ребята! Вот, распишитесь, что уведомлены об отмене для вас административного надзора.
- Ни фуя подписывать не будем! - одновременно одними и теми же словами отреагировали парни.
- А ты помнишь, капитан, - сказал Шариф, - помнишь, как в прошлом сентябре ты мне не разрешил съездить домой за вещами, а? Я с трудом сдал приемные экзамены, меня зачислили, и мне надо было, естественно, поехать домой, я же был здесь гол как сокол. А ты мне не разрешил поехать на дачном поезде за тридцать километров? И что это ты такая сволочь, и не человек, вроде, а?
- Ну да, мы с Шарифом вместе были, - включился в разговор Камилл. - У меня при себе рубашки второй даже не было. Ты тогда грозил за нами конвой послать, если мы на вокзал пойдем.
- Но не послал же, - отвечал с безмятежной улыбкой капитан.
- Гордись! Великий ты человек, оказывается! Не арестовал нас! Или свободных автоматчиков не оказалось? - Шариф не находил слов, чтобы выразить свое презрение к офицеру.
Слов не находил и Камилл, который смотрел в глаза суке-коменданту. Что в них, стыд, раскаяние или ненависть? Ничего в этих глазах не было. Гнида, а не человек был этот комендант.
- Пойдем отсюда, Шариф! - Камилл сплюнул под ноги офицера, то же самое сделал и его друг. Офицер молчал и улыбался.
Друзья студенты терпеливо ждали на улице.
Взяли вина, взяли еще того сего и поехали в общежитие на Шайхантауре, послав гонцов к девочкам в педагогический институт.
Почему-то неизъяснимая советская власть дала свободу студентам высших учебных заведений раньше, чем другим слоям населения. Что это было? Подкупить или задобрить нас, что ли, власть хотела? Или совесть замучила? Так освобождала бы всех, а не выборочно! Мы студенты, что, советскую власть любили больше, чем другие наши сверстники?
В самом начале января вернулся из лагерей отец Камилла - не дали досидеть оставшиеся двадцать лет.