— Может ли человек казаться нормальным, когда он на самом деле помешанный? — спросил Фурлоу. — Может ли человек, который считает себя нормальным, быть сумасшедшим? Могу ли я быть настолько не в порядке, чтобы совершить такой же поступок, как тот человек?
— Я сейчас все время плачу, — произнесла Рут. Она взглянула на Фурлоу и отвернулась. — Очень трудно побороть боль утраты. — Она глубоко вздохнула. — Ничего не помогает, хоть я давно работаю сестрой в психиатрическом отделении. Как странно… будто два разных человека уживаются во мне.
Она опять посмотрела на Фурлоу с беззащитным выражением.
— Но я не могу пойти к человеку, которого я люблю, и попросить забрать меня отсюда, потому, что я боюсь… смертельно боюсь.
"Человек, которого я люблю!" Эти слова раскаленной стрелой пронзили его мозг. Он тряхнул головой.
— Но… как же…
— Нев. — Как сухо она произнесла это имя. — Я не живу с ним уже три месяца. Я жила у Сары Френч. Нев… Нев был ужасной ошибкой. Это жадный, мелочный человек!
Фурлоу почувствовал, что горло у него сжалось. Он кашлянул, посмотрел на темнеющее небо и сказал:
— Через несколько минут стемнеет.
Как глупо, не к месту прозвучали эти слова!
Она дотронулась до его руки.
— Энди, о Энди! Что же я наделала!
Она позволила ему обнять себя. Он погладил ее волосы и тихо произнес:
— Но мы снова вместе, как прежде.
Рут подняла голову и посмотрела на него.
— Беда в том, что этот человек в тюрьме не производит впечатления помешанного. — Слезы текли у нее по щекам, но голос звучал твердо. — Он думает, что моя мать была неверна ему. Большинство мужчин переживают по этому поводу. Я думаю… даже Нев должен страдать из-за этого.
Неожиданный порыв ветра стряхнул на них капельки воды с листьев. Рут высвободилась из его объятий.
— Давай пройдемся пешком.
— В темноте?
— Мы знаем дорогу. И потом клуб верховой езды установил там фонари. Они освещают дорогу через пустырь в госпиталь. Они автоматические.
— Может пойти дождь.
— Не имеет значения. Мои щеки и так уже мокры от слез.
— Тут… дорогая… Я…
— Давай просто прогуляемся нашей обычной дорогой.
Он все еще колебался. Было что-то путающее в этой роще… Какое-то давление, почти ощутимый шум. Он подошел к машине, сел в нее и нашел свои очки. Вылез снова, огляделся — ничего. Ни мошек, ни других, признаков чего-либо необычного — за исключением странного давления.
— Тебе не понадобятся твои очки, — сказала Рут. Она взяла его за руку.
Фурлоу вдруг обнаружил, что сдавило горло и он не может произнести ни слова. Он попытался понять, чего он боится. Это не была боязнь за себя. Он боялся за Рут.
— Пошли, — сказала она.
Он позволил ей пойти вперед по направлению к аллее для верховых прогулок. Темнота сразу же окружила их, как только они вышли из эвкалиптовой рощи и ступили на аллею. Прикрепленные тут и там к соснам и каштанам фонарики отбрасывали сквозь листву причудливые тени. Несмотря на недавно прошедший дождь, дорога не раскисла, идти по ней было удобно.
— Мы одни на этой аллее, — сказала Рут. — Никто не выйдет из дома из-за дождя.
Она сжала его руку.
"Но мы не одни", — подумал Фурлоу. Он чувствовал присутствие чего-то, что-то было в воздухе рядом с ними… осторожное, опасное. Он посмотрел на Рут. Ее макушка едва доставала ему до плеча. Рыжие волосы тускло блестели в рассеянном свете фонарей. Гнетущая тишина и это странное ощущение давления. Утрамбованный чернозем дорожки поглощал звуки их шагов.
"Какое-то ненормальное чувство, — думал он. — Если бы его описал пациент, я сразу же попытался бы установить источник этих ощущений".
— Я любила гулять здесь, когда была ребенком, — произнесла Рут. — Это было до того, как установили здесь фонари. Мне они очень не нравились.
— Ты гуляла здесь в темноте? — спросил он.
— Да. Я что, никогда не говорила тебе этого?
— Нет.
— Воздух кажется чище после дождя.
Она глубоко вздохнула.
— А твои родители знали об этом? Сколько тебе было лет?
— Наверное, одиннадцать. Родители ничего не знали. Они вечно думали о вечеринках и покупке барахла.
Аллея вывела их на небольшую полянку, от котором налево, через проем в ограде бежала темная тропинка. Они пролезли в брешь, спустились на несколько ступенек и оказались на покрытой гудроном верхней плите водонапорного резервуара. Под ними, как драгоценные камни на темном бархате ночи, светились городские огни. Они подкрашивали оранжевым низко нависшие облака.
Фурлоу чувствовал, что странное давление усилилось. Он посмотрел вверх, потом по сторонам — ничего. Он перевел взгляд на белевшее в сумраке лицо Рут.
— Когда мы раньше приходили сюда, ты обычно спрашивал: "Можно поцеловать тебя?", — сказала она. — А я обычно отвечала: "Я ждала, что ты об этом спросишь."
Рут повернулась и прижалась к нему, подняв лицо вверх. Его страхи, неопределенное давление, все было забыто, когда он нагнулся и поцеловал се. На мгновенье ему показалось, что время повернуло вспять: ни Денвера, ни Нева — ничего этого никогда не было. Но тепло ее губ и то, как она требовательно прижалась к нему, удивило его. Он отстранился.
— Рут, я…
Она прижала палец к его губам.
— Не говори этого. — Потом спросила: — Энди, ты когда-нибудь хотел пойти со мной в отель?
— Черт возьми! Сколько раз…
— Но ты никогда не подъезжал ко мне как следует.
Он почувствовал, что она смеется над ним и сердито ответил:
— Я любил тебя!
— Я знаю, — прошептала она.
— Я не хотел просто поваляться с тобой на сеновале. Я хотел… черт, я хотел жениться на тебе, завести детей и… все такое.
— Какой же дурой я была!
— Дорогая, что ты собираешься делать дальше? Ты собираешься… — Он заколебался.
— Развестись? — спросила она. — Конечно, после.
— После… суда?
— Да.
— Беда маленького городка, — произнес он, — в том, что все знают о твоих делах, даже те, кому этого знать не следует.
— Довольно запутанная ситуация, — заметила она.
Они молча стояли, обнявшись, и Фурлоу подумал о непонятном давлении, мысленно проконтролировал своя ощущения, подобно тому, как языком пробуют больной зуб. Да, оно все еще ощущается. Сильное беспокойство овладело им.
— Я все думаю о моей матери, — сказала Рут.
— Что?
— Она тоже любила отца.
В животе у него резко похолодело. Он хотел заговорить, но не издал ни звука, в то время, как глаза его заметили движение в оранжевом отсвете облаков прямо перед ним. Объект выплыл из облаков и остановился в воздухе в сотне ярдов от них, чуть выше уровня площадки резервуара. Фурлоу разобрал очертания объекта на фоне подсвеченных облаков — четыре мерцающих цилиндрических ноги под зеленым фосфоресцирующим куполом. Радужный световой круг выходил из основания каждой ноги.
— Энди! Ты делаешь мне больно!
Он понял, что в шоке стиснул ее тело руками. Медленно, он ослабил свое объятие.
— Повернись, — прошептал он. — Скажи мне, что ты видишь там, на фоне облаков.
Она взглянула на него, нахмурив брови, и повернулась, всматриваясь в небо над городом.
— Где?
— Немного выше нас, прямо на фоне облаков.
— Ничего не вижу.
Объект поднесло ветром поближе. Фурлоу мог уже различить фигуры внутри зеленого купола. Они двигались в тусклом зеленоватом свете. Радужный отсвет под цилиндрическими ногами предмета стал ослабевать.
— Что ты там увидел? — спросила Рут. Он почувствовал, как она задрожала.
— Вон там, — сказал он, указывая на облака. — Смотри, вон там.
Она напряженно всматривалась по направлению его руки.
— Ничего, кроме облаков.
Он снял свои очки:
— Вот. Посмотри через них.
Даже без очков Фурлоу мог различать контуры предмета. Они приближались к вершине горы — ближе-ближе.
Рут надела очки, посмотрела в указанном направлении.
— Я… какое-то темное пятно, — сказала она. — Похоже на… дым или облако… или… насекомых. Это стая насекомых?
Во рту у Фурлоу пересохло. Он забрал очки, посмотрел на медленно приближающийся объект. Внутри него были отчетливо различимы силуэты. Он насчитал пять фигур, огромные сверкающие глаза каждого из них смотрели на него.