– Хочешь сказать, Хрюшик – наш злодей? – посмеялась Добрянка.
– Возможно, он просто следит за тем, чтобы лишняя информация не просочилась в массы, – если честно, эта мысль пришла в голову 9Дан только сейчас. – Кто… Кого убивали во времена Полуденной Тени? С чего тогда все началось?
Добрянка плотно сжала губы и некоторое время молчала.
– Точно не могу сказать, – наконец ответила она. – Я ведь слышала эту историю только от дядюшки Скрючина. Весьма любопытно! Я скопирую и на днях принесу тебе свои записи. Но! Если что-то ещё откроется, непременно сообщи мне!
– Ты просто сокровище! – обрадовался 9Дан.
– Да, не забывай об этом…
Немного о смелости и сомнениях
Буяка
Конечно же, Буяка хочет с ними. Они еще сомневались? Умненок сам уверял, что знание – это сила, так что пускай теперь пожинает плоды своего труда. И, разумеется, Буяка устроит полный бардак наверху. Пошумит, провозгласит себя повелителем мира и будет носиться без остановки, привлекая внимание. Он не скрывает своих намерений.
9Дан отказывается с ним идти. Весь такой из себя важный. Ух, как хочется задать ему трепки! Вожак не собирается заискивать! Оборотни возьмут его с собой! Иначе он сам поднимется туда, неведомо куда! И тогда им, непонятно кому, придется туго!
Они уже проспорили целую ночь и пропустили возможность выбраться из стен загона. Сейчас, в очередной визит чужаков, все начинается по-новой. Оборотни могли вовсе не приходить, и Буяка до сих пор не устроил им взбучку только потому, что ему нравится их преданность выпрошенному обещанию.
– Тогда я их отведу, а ты возвращайся домой! – наконец предлагает томящийся в скуке Ги.
Никто не верит, что пререкания закончатся. Даже внимания уже на спорщиков не обращают.
– Нет-нет-нет! – пугается 9Дан. – Ты же все испортишь! Мы для него одежды не взяли!
– Есть другой вариант?
Нет. И 9Дан соглашается на Буяку.
Они сразу лезут на третий уровень. Море уверила, что на первых двух ничего нет, да еще и монстр какой-то живет. Лучше остерегаться тех мест. Вожак протестует и здесь. На монстра бы он посмотрел.
Когда они выбираются на свободу из широкого, но давящего на мозг своей округлостью мусоропровода, Буяка некоторое время не двигается. Кажется, он исчез. Просто растворился. Если это происходит с обитателями загона, когда их навсегда уводят, то он не прочь, чтобы от него «избавились».
Умненок стоит рядом. Буяка отчетливо слышит стук его сердца, а вот дыхания нет. Вожак переживает, что мальчишка грохнется в обморок, хотя сам он не понимает причины. Ни трава, ни луна его не впечатляют. Даже чувство, которое обуяло его только что, испарилось. Какое-то здесь все быстротечное.
Как только Умненок оживает, он сразу начинает обо всем спрашивать, пробует на вкус и бегает, бесшумно, словно слабый ветерок. Затем поднимает голову и видит то, во что верил всю свою жизнь. То, из-за чего его считали больным и глупым.
Буяка перестает за ним наблюдать. Вроде отошел парень, и тащить обратно на себе не придется.
Вожак принюхивается. Ругается на Море за то, что она слишком впечатлительная. Этот подозрительно спокойный участок не прекрасен, он кишит опасностями. Кто знает, что притаилось в тех кустах? Не выпрыгнет ли из-за той стены мало гостеприимная тварь? Его никто не слушает. Вот будто он пустое место! Мол, увязался, стерпим тебя, но на твое мнение нам наплевать.
– Не снимать! – видит 9Дан, как Море скидывает с себя обувку.
– Почему? Вас земля кормит, а вы босиком по ней ходить боитесь?
– А почему вы голыми не шастаете у себя в загоне? – тут же находит ответ он. – Потому и у нас без обуви гулять не принято. Раз говорят «нельзя», значит нельзя. Верно, Ги?
– Чего? – поднимает голову тот, но попыток стащить рваный ботинок не останавливает.
Море смеется, а 9Дан умолкает. В итоге все, кроме него, босые и довольные.
Умненок глаз не сводит с верха. Никак нарадоваться не может. Когда шея начинает затекать, он ищет, куда забраться, и видит вышку. 9Дан опять препирается с Морем, потому не останавливает его, когда мелкий ныряет в пшеницу и через заросли крадется к заветному убежищу. Он забирается на самую высокую точку внутри Механизма. Так-то лучше. Все прекрасно видно, и никто никому не мешает.