Во второй книге Низами упоминает, что ему исполнилось шестьдесят лет. Если дата рождения (1141) правильна, то, следовательно, «Икбаль-намэ» писалась в 1199-1201 годах. Но она не могла быть написана в особенно короткий срок, ибо и возраст и болезнь не допускали такого усиленного труда. Тогда «Шараф-намэ» могла быть написана только между 1196-1200 годами. А так как объем ее очень велик и сам Низами, как мы увидим, придавал ей исключительное значение, то можно допустить, что подготовительная работа к ней шла уже в период создания «Семи красавиц».
Поэма посвящена представителю Ильдигизидов, сыну Джихан-Пехлевана - Нусратаддин Абу-Бекр Бишкин ибн-Мухаммеду, вступившему на престол в 1191 году, после гибели своего деда Кизил-Арслана. Поэма, повидимому, не была никем заказана; тему Низами выбрал по своему желанию. Но когда он ее закончил, ряд правителей выразил желание приобрести ее. Низами передал ее тому, кто был ближе всех:
Раз пришел такой приказ от государя:
«На паше имя начерти этот рисунок»,
По. словам шаха увлажню я мозг,
На слова же других отвечу отказом.
Имя этого же правителя мы находим и во второй части поэмы. Но во второй части в некоторых рукописях появляется еще имя правителя Мосула-Иззаддин Мас'уд. Указание на Мосул приводит нас к правившему там в то время дому Зенгидов. Но в этом доме с таким именем правителей было два: Иззаддин Мас'уд I ибн-Маудуд (1180-1193) и Иззаддин Мас'уд II ибн-Арслан (1211-1219). Если мы Признаем, что поэма посвящена Мас'уду I, то тогда нужно будет заключить, что она была закончена до 1193 года, а это никак не может быть увязано с хронологией других поэм. Если же признать, что имеется в виду Мас'уд II, то возникает другое затруднение. По традиции считается, что Низами скончался в 1203 году. Посвятить поэму правителю еще до вступления его на престол он едва ли мог, тем более не мог называть правителем того, кто тогда еще не правил. Остается допустить, что традиционная дата смерти неправильна и что Низами умер после 1211 года. К этому вопросу мы еще вернемся далее.
Двойное посвящение мы видели уже и в «Хосров и Ширин». Но там это были представители одной династии. Здесь же мы находим имена людей, друг с другом никак не связанных. Но в поэме есть строки, повидимому, объясняющие это несколько странное явление. Поэт говорит, что получил такой приказ:
Нам дай эту жемчужину - самоцвет.
Если же нет, то уходи из сада.
Иначе говоря, ему было предъявлено требование в очень резкой форме, даже подкрепленное угрозой. Угрозы были, надо думать, вполне реальные, ибо о «венценосных меценатах» Низами тут же отзывается очень резко:
Все люди зарились на эту мою книгу,
Однако она была сочинена с посвящением ему.
Ни у одного из повелителей, виденных мною, кроме него,
Я не видел места для отшельников.
Я видел головы, опорожненные от мозга.
Которые гнусно снесли много других голов
Дверь зазывает, а стол с угощением пуст,
Все - тощее, без всякого жира.
Все они - торговцы с природой менялы,
Мучители тех, кто на их иждивении.
Сопоставляя все эти факты, можно допустить, что Низами закончил поэму и кому-то собирался посвятить ее. Ильдигизид Бишкин прослышал об этом и потребовал поэму себе, угрожая в противном случае изгнать поэта из Ганджи. Сопротивляться Низами, конечно, не мог и вынужден был включить в поэму это посвящение. Но в 1210 году Бишкин умер; поэт освободился от своих обязательств и поднес поэму Мас'уду II, вступившему на престол в 1211 году. Рукопись с первым посвящением получить обратно из дворцовой библиотеки Низами уже не мог. С них снимались копии, и так получились две редакции поэмы, отстоящие друг от друга по времени лет на десять.
Это объяснение можно, конечно, принять, если отказаться от традиционной даты смерти Низами (1203). Но, как мы увидим далее, доказательства правильности этой даты у нас нет.
В начале поэмы есть еще упоминание о покровителе, некоем Имаде из Хоя, но кто был этот человек, установить не удалось.
Тема, которую Низами избрал для своей последней поэмы, имела за собой длинную историю. Образ македонского завоевателя, с головокружительной быстротой покорившего чуть ли не весь культурный мир, поставившего себе задачей слить воедино Восток и Запад, с древнейших времен вызывал интерес у самых различных народов. Уже вскоре после его смерти Клитарх и Онесикрит, близко к нему стоявшие, составили его биографию. По их материалам написал позднее его жизнеописание Плутарх.
Но реальная биография не могла удовлетворить круги, интересовавшиеся Александром (зороастрийское духовенство и иранскую аристократию). Рядом с ней начали складываться легенды, с историческими фактами считавшиеся мало. Можно думать, что первыми создателями и распространителями таких легенд были воины Александра. Во время походов на Восток они распускали среди народов, с которыми им приходилось встречаться, фантастические слухи о своем повелителе. Вернувшись на родину, они, не жалея красок, расписывали чудеса и диковины дальних стран, которые им довелось посетить. Поражение, нанесенное Александром властителям разных стран Востока, особенно Египта и Ирана, ранило их самолюбие, более того, подрывало теократические [94]] теории, которыми они обосновывали свое «право на власть». Не приходится поэтому удивляться, что первый «роман об Александре», в противоположность реальной биографии, возник на Востоке. Складываться он начал около I века нашей эры, но разросся и пополнился в первых десятилетиях Ш века, когда императоры Каракалла и Александр Север ввели официальный культ Александра. Приписан роман был врачу завоевателя Каллисфену и долгое время распространялся под его именем. Уже давно установлено, что роман этот никакого отношения к Каллисфену не имеет, и потому он в науке известен под названием Псевдо-Каллисфена.
Основная тенденция романа ясно показывает, что возник он в Египте. Александр в этом романе сын не македонца Филиппа, а египетского жреца Нектанеба, бежавшего из Египта в Македонию и сумевшего околдовать жену Филиппа Олимпию. Так как Нектанеб не только жрец, но и потомок древних царей Египта, то, следовательно, в жилах Александра течет кровь фараонов, и он не иноземный завоеватель, а законный наследник египетского престола. Тем самым восстановлен авторитет теократических теорий и успокоено самолюбие и властителей.
Греческий роман лег в основу многочисленных переводов на восточные языки. Был не сохранившийся среднеперсидский перевод; известны переводы сирийский, эфиопский и армянский. Для более широкого круга европейских читателей Псевдо-Каллисфен стал доступным благодаря латинскому переводу Юлия Валерия. Для средневековья, страстно любившего слушать о похождениях рыцарей в далеких странах, роман представлял огромный интерес. Уже в XII веке возникает ряд стихотворных и прозаических переработок, среди которых можно назвать французскую версию - Ламбера Ле-Тора и Александра Парижского. Немецкими стихами в то же время изложил роман монах Ламбрехт. Французские версии легли в основу двух английских переработок: «Кинг Алисандер» (XIV век) и «Роман об Александре» (1438),
Таким образом, к XV веку роман завоевал даже большую территорию, чем его герой, и его сюжет сделался в полном смысле слова международным. Хотя с отмиранием рыцарского романа он и должен был отойти на второй план, но еще для XVIII века, рядившего своих героев в античные одежды, отдельные эпизоды его были излюбленной темой пышных придворных трагедий.
В Иране интерес к образу македонского завоевателя был вызван совершенно иными соображениями. Удар, нанесенный Александром Ирану, был крайне тяжек. Рухнул престол Ахеменидов, в пламени пожара погибла сказочная роскошь дворца «царя царей» в иранской столице. В ахеменидском Иране светская власть была тесно сплетена с властью духовной. Для упрочения своей власти Александр поэтому принял ряд мер против зороастрийского духовенства. Уничтожены были их священные книги, казнены сотни представителей зороастрийского культа. Понятно, что зороастрийское духовенство должно было возненавидеть Александра.