Волкова пыталась подняться, но Айрамов не давал, прижимая её ботинком к земле. Я отвернулась. Запевалова тут как тут:
– Смотрите, смотрите, что будет с теми, кто против класса попрёт!
Волкову так и оставили лежать ничком в грязи, избитую и униженную.
– Кто её поймал первый? – спросила Запевалова.
Она шла довольная, и это ещё раз подтвердило мою догадку – унизить или помучить человека ей в радость.
– Я, – гаркнул Зубков гордо.
– Красавчик! Вечером скину тебе домашку по электронке. Что там у нас на завтра – алгебра и физика?
– Мне ещё по биологии сказали презентацию сделать, – не растерялся Зубков.
– Ну ты и борзый! Ладно. Эй, Умрихин, сделаешь Зубкову презентацию!
– А чего сразу я? – возмутился Умрихин.
– Ну-ка, кто за то, чтобы Умрихин сделал биологию за Зубкова?
Все, понятно, были за.
– Вот видишь, Умрихин, весь класс считает, что это должен сделать ты. Или ты против всех?
Умрихин не нашёлся что ответить, только глазами хлопал. Однако почувствовал, что вот-вот может стать очередным изгоем.
– Да сделаю я. Чего сразу против-то?
– То-то, – поучительно сказала Запевалова, и все захохотали.
Когда нас осталось пятеро, Бородин вдруг спросил:
– Женька, а тебе не кажется, что мы на этот раз перегнули палку?
– Что ты имеешь в виду? – сразу же окрысилась Запевалова.
– Мне кажется, что мы с ней поступили чересчур жестоко. Особенно в конце…
– Ты что, пожалел Зверька?
– Да не в Зверьке дело и не в жалости!
– А в чём же?
– В нас. Просто на этот раз мы зашли слишком далеко. Ладно, мы полдня гнобили её, потом гнали, но зачем было… топтать в грязи и стегать кнутом? Нехорошо это…
– Если ты такой правильный, что же ты вместе со всеми гнал Зверька, а потом и бил? Отказался бы сразу, с самого начала. Я ведь спрашивала. Что ты теперь из себя порядочного корчишь? Сказал «а», говори «б». А половинчатых и малодушных я вообще презираю больше всех.
– Никакой я не половинчатый и не малодушный, – начал Бородин взволнованно, – но считаю, что всему должен быть предел! А то, что произошло сегодня…
Он вдруг осёкся. Чтобы его поддержать, встряла я:
– Да, мы слишком погорячились с Волковой.
– И ты туда же! А я считаю, что мы поступили так, как она заслуживает, – Запевалова чеканила каждое слово, – а если вы против…
Женька не договорила, но и необязательно было договаривать. По её взгляду и тону и так всё яснее ясного.
Я-то, наивная, думала, что раз уж Бородин наконец взбрыкнул, то он продолжит отстаивать свою точку зрения, но он умолк. Причём с таким лицом, будто вдруг застеснялся своего выпада. В одиночку я тоже не решилась спорить дальше. Зато Женька не собиралась спускать всё на тормозах:
– Нет-нет. Что ж вы замолчали? Давайте, выкладывайте, что там вы ещё надумали. Я так понимаю, у нас бунт на корабле. Уж от кого от кого, а от своих друзей я такого предательства не ожидала.
У меня всё внутри похолодело от слова «предательство», но Бородин нашёлся что сказать:
– Да никакой не бунт. Не придумывай. Плевать нам на Зверька, если ты об этом. Просто то, что мы сегодня сделали… Короче, нам за это по шапке прилетит, если кто узнает.
– А-а, за шкуру свою трясётесь, – усмехнулась Запевалова, хотя было видно, что такой поворот ей по душе. – Успокойтесь. Ничего нам не будет. Зверёк никому не расскажет, а если и расскажет, никто ей не поверит.
Дома я не могла маме в глаза смотреть. Если бы она только знала, в какой мерзости я сегодня участвовала! Было так стыдно! Старалась гнать мысли, отвлечься, но перед глазами всё время стояла эта картина: распластанная в грязи Волкова с задранным подолом, Зубков, стегающий её прутом, наши пацаны, их жадные взгляды и гадкие улыбки… Такое ощущение, что не Волкову вываляли в грязи, а меня. И никак не отмыться…