До чего же мне было стыдно перед родителями! А еще очень-очень плохо. Пол ночи меня мутило и выворачивало. Раз за разом бегала в ванную, а наутро проснулась ни жива, ни мертва.
На кухне ругались родители. Папа кричал так, что наверняка все сосед слышали:
- Дожились - мою дочь, восьмиклассницу, пьяную в доску, приволакивают какие-то парни! Это же позорище какое! Какой срам! Ее, наверное, пол дома видело. Что о нас подумали?! Я теперь не смогу спокойно людям в глаза смотреть. Это ты во всем виновата! Распустила ее донельзя! Во всем ей потакаешь, все ей разрешаешь. И на - полюбуйся. Результат твоего воспитания - налицо!
Мама ему отвечала, но так тихо, что я, как ни вслушивалась, разобрать не могла.
- Это же смешно! Что за нелепые отговорки! Ей - всего четырнадцать. Я в ее возрасте даже подумать бы не посмел о том, чтобы напиться. Да мой отец прибил бы меня на месте. И ей по-хорошему стоило бы всыпать ремня. И тебе заодно - чтобы за дочерью лучше смотрела. Я вас всем обеспечиваю, чтобы нужды ни в чем не знали. У меня такая напряженная работа, дома мне нужен покой и отдых. И вот тебе, пожалуйста, покой! И это еще надо разобраться, что с ней за парни были и чем они там занимались.
Мама опять еле слышно ему ответила.
- Ах, ты их знаешь! Хорошеньких же друзей ты для нее подобрала! Может, она и напилась с твоего позволения? Чей сын? Бородина? Того самого? А-а. Ну, все равно это ни в какие ворота! Так, чтобы она была наказана. Никаких прогулок, никаких подарков. Ясно? И если еще хоть раз... Вы у меня обе бедные будете. Всё, я сказал.
Бедная мамочка! Я поклялась себе, что никогда и ни за что на свете ни капли больше не выпью.
Папа уехал на работу очень рассерженный. А пока он не ушел, я даже боялась высунуться из своей комнаты. Да и потом тоже неловко было. Думала, мама будет ругать меня, но она вдруг сказала:
- Оставайся, Танюшка, сегодня дома. Я позвоню Тамаре Ивановне.
- А как же папа?
- А мы ему не скажем. Спи, набирайся сил. Вон, ты вся серая какая.
Я завернулась в одеяло и с мыслями, заметит ли Дима мое сегодняшнее отсутствие, провалилась в сон. Но выспаться все равно не удалось. Позвонила Запевалова и привязалась с расспросами:
- Ты где? Почему в школу не пришла?
- Я заболела. Ну, то есть плохо себя чувствую.
- Ясно. Знаем мы, как ты заболела. Пить надо меньше! Ты мне, между прочим, всё дело срываешь!
- Какое дело? - не поняла я.
- Ну, здрасьте, пожалуйста! Мы же вчера обсуждали у Ольги. Забыла? Что, совсем память отшибло? Мы решали, как с новеньким разобраться. Ладно, слушай. Класс поддержал наше предложение. Единогласно. Можешь сегодня в себя приходить, мы пока сейчас сходим осмотрим место, а завтра...
У меня внутри все похолодело. Как я могла такое забыть! Ведь и правда у Лукьянчиковой Женька говорила, что пора Диму "прописать". А я слушала ее вполуха, потому что озабочена была только одним, как бы себя не выдать, как успокоиться, а потом меня и вовсе развезло. Но слово "прописка" где-то на подкорке, ну, или где там, все-таки отложилось.
Вообще, в нашем классе, сколько помню, так было всегда заведено - устраивать новеньким "прописку". Причем не только мальчикам, но и девочкам. Бывает "черная" прописка, бывает "белая". Белая - это когда весь класс просто над человеком прикалывается. Почти беззлобно, но я бы так не хотела для себя. Мы заранее обговаривали место и время, куда должен явиться каждый и новенький в том числе. Ну а там могли назначить щелбаны, чилимы, пинки или всё сразу. Не очень сильные, больше для виду. Ну и такую "белую прописку" делали пацанам. В случае с девчонками всё сложнее - битья, даже несерьезного, избегали, зато устраивали с ними целое представление. Например, было что-то вроде игры в фанты. Каждый из нас писал желание на бумажке. А новенькая должна была достать наугад десять таких бумажек и в точности выполнить все, что там написано. Но всегда можно было и откупиться. Например, сводить весь класс в кино или в боулинг.
Совсем другое дело - прописка по-черному. Ее устраивают тем, кто только пришел и уже успел серьезно проштрафиться перед классом или же просто очень не понравился с первого взгляда. Пока случаев с "черной пропиской" было всего лишь два, последний из которых - самый жесткий - с Кристиной Волковой. Хотя она и девочка. Да и вообще ее не прописывали, а судили. Словом, черт разберет эти правила и обычаи, которые навязала всем наша ненормальная Запевалова.
Но я прекрасно помню, как первая "черная прописка" плавно перетекла в постоянную травлю, пока тот бедняга от нас не выбыл. И вот теперь подобную участь готовят Диме! Запевалова, как она рассказала, наблюдала за ним несколько дней. Выяснила его маршрут, прямо по часам и минутам, и предложила перехватить по дороге из школы, а там уж разобраться с ним.
- Я все вычислила, - сообщила Женька. - После школы он не сразу идет домой. Еще какое-то время болтается с Манцур, иногда провожает ее, так что у нас в любом случае будет время преспокойно дойти и устроиться на месте. Нам повезло, что он срезает дорогу через гаражи в Пожарном переулке. Тихо, безлюдно, есть, где спрятаться, в общем, лучше не придумаешь. Там мы его и подождем.
Я металась, места себе не находила. Хотела предупредить его, но как? Ни номера, ни адреса Димы я не знала. Не к Аните же обращаться, в самом деле. В конце концов, решила, что напишу записку и в школе как-нибудь украдкой передам ему.
***
Записку для Димы я писала, наверное, дольше, чем сочинение по роману "Война и мир" Толстого. Никак не могла подобрать нужные слова. Потом еще ломала голову, обратиться к нему по имени или нет. В итоге текст получился таким: "Сегодня после уроков тебя ждет засада в Пожарном переулке". Звучит нелепо, да, особенно эта дурацкая "засада", но лучше все равно ничего не придумалось.
Однако осталось самое трудное - улучить момент и передать ему так, чтобы никто не заметил.
Первый урок прошел, закончилась перемена, второй, третий, а удобный случай так и не подворачивался. В середине четвертого урока, это была алгебра, Дима попросился выйти. Я - следом. Казалось бы, что проще - окликнуть да быстренько отдать. На меня же вновь напал какой-то морок. На ватных ногах я плелась за ним по коридору, он дважды оглянулся, потом остановился.
- Что ты за мной ходишь?
Это было первое, что он мне сказал с момента нашей встречи. Не самая приятная фраза, сказанная не самым приятным тоном, но тут я сама, наверное, виновата. Почему в его присутствии мой мозг отключается и я превращаюсь в полную дуру? Вот он заговорил со мной, сам! Нет чтобы объяснить ему всё. Но куда там! Я ни слова, ни полслова выдавить была не в состоянии. Стояла и хлопала глазами, наверняка еще и пунцовая до самых волос. И, главное, горло как будто параличом сковало. Ни звука выдавить из себя не получилось. Прямо ненавижу себя за это! Ко всему прочему, меня трясло как йоркширского терьера. Так продолжалось, по-моему, целую вечность, но потом он сказал:
- Слушай, оставь меня в покое по-хорошему. Не надо за мной ходить.
Тут я хотя бы про записку вспомнила и торопливо всучила ему крохотный квадратик. И тогда произошло что-то непостижимо чудовищное. Он ухмыльнулся, неприятно так, даже, наверное, не ухмыльнулся, а скривился. Взял мою записку и, глядя прямо в глаза, порвал ее и бросил. Не прочитав, не развернув даже. И сказал при этом одно-единственное слово:
- Ясно?
А потом развернулся и неспешно двинулся дальше, как ни в чем не бывало. Я же стояла как замороженная, не в силах пошевелиться, ничего не понимая. Ну а когда, наконец, смысл произошедшего до меня дошел... Дыхание перехватило, словно острый кол вогнали в грудь. Невыразимое горе вперемешку со жгучим стыдом обрушилось на меня лавиной, раздирая в клочья мое бедное сердце, которое до сих пор колотилось как бешеное. Хотелось кричать, вопить во всю глотку. Я помчалась в подвал, там в пыльном, теплом полумраке и абсолютном одиночестве вовсю дала волю чувствам. Рухнула на колени и завыла в голос. Мама, мама, мамочка!