После этого его отпустили, и он медленно осел в снег.
На обратном пути Запевалова буркнула:
- Кто Расходникову губу разбил?
- Я, - признался Айрамов. - По привычке.
- По привычке, - передразнила его Женька. - Говорила же, лицо не трогать! Вот если что всплывет, хотя я и сомневаюсь, конечно, что Расходников побежит жаловаться кому-нибудь, но на всякий случай знай: вы дрались вдвоем. Ничего остального не было. Ясно?
Айрамов кивнул.
- Надеюсь, ума у всех хватило ничего не снимать на телефон?
Все промолчали. Про "не снимать на телефон" она повторяет перед каждыми разборками. Мол, все придурки именно так и палятся.
Запевалова успокоилась, и все сразу ожили, принялись болтать, как ни в чем не бывало. Я же не помню, как шла. Наверное, у меня был шок. Дороги не видела - перед глазами так и стоял Димин пристальный, немигающий взгляд.
Хотелось упасть, разрыдаться и умереть. Ненавижу всех, а еще больше себя ненавижу. Бородин подлез ко мне, предложил проводить домой, поднести сумку, а то, сказал, вид у меня нездоровый.
- Никогда ко мне больше не подходи! - зашипела я на него.
Потом развернулась и пошла обратно, к ракушкам.
- Ты куда? - окликнули меня в унисон Запевалова и Бородин.
- Телефон потеряла, - соврала я.
- Не нравится мне все это, - донеслось до меня недовольное брюзжание Запеваловой, но мне было все равно.
Сначала я бежала, потом за несколько метров от места преступления замедлила шаг. Дима все еще был там, сидел на снегу, опершись спиной о стену гаража. Меня заметил, но сразу же отвернулся и сомкнул веки, будто уснул.
Я боязливо приблизилась к нему. Остановилась шагах в трех. Он не пошелохнулся. Лицо уже вытер - на волосах, щеках, ресницах медленно таяли крохотные островки снега. Шапка валялась в стороне, куртка распахнута. Кровь из губы уже не шла, но на светло-синей рубашке алело огромное пятно. И на снегу там и тут виднелись кровавые следы.
- Прости, - только и придумала, что сказать.
Он не ответил, не повернул голову. Да что там - ни один мускул не дрогнул на его лице, похожем теперь на удивительное изваяние.
- Помочь тебе? - спросила я, но он опять промолчал и век не разомкнул.
Впервые я сумела заговорить с ним по-человечески, несмотря на сумасшедшее волнение, пережитый ужас и невообразимый стыд. И пусть он не отвечал, зато я могла находиться с ним поблизости, любоваться им вволю. На меня нахлынула такая щемящая нежность, что, не выдержав, я расплакалась. В нем всё замечательно! Всё совершенно! Я старалась запечатлеть каждую его черточку: изгиб бровей, крохотный шрамик на скуле, такие манящие губы... Я вдруг смутилась и быстро отвела взгляд.
Потом увидела пятнышко запекшейся крови у него на подбородке. Достала платок, робко протянула ему. Но Дима резко отпрянул, оттолкнул мою руку и сказал:
- Не смей меня касаться. Пошла вон отсюда.
- Я не хотела, прости, - взмолилась я, всхлипывая.
- Не хотела, - он передразнил, скривился, будто усмехнулся, а потом продолжил твердо и очень зло. - Не хотела, а сделала. И поэтому я презираю тебя больше их всех. Они хотя бы знали, что делали. И делали, что хотели. Они считали, что правы. А ты так не думала, но все равно делала то же самое. Ты себя предала. Ты хуже всех.
- Ты не понимаешь! - воскликнула я отчаянно, срываясь на плач.
Хотелось оправдаться, но Дима и слушать не стал. Он с трудом поднялся и, пошатываясь и прихрамывая, побрел прочь, а мне запретил даже близко к нему подходить.
Я, просто не в силах куда-то идти, опустилась на колени там, где недавно был он, где снег еще сохранил его следы. Сколько просидела в этом чертовом переулке, не знаю. Сначала я рыдала громко, в голос, не стесняясь и не замечая ничего вокруг. Хотела только одного: чтобы он вернулся. Потом плакала тихо, чуть слышно, но все равно никак не могла остановиться. Потом в кармане завибрировало. Я решила, что мама меня потеряла. Достала телефон - не мой. Димин! Я совсем про него забыла. Звонила Анита. Меня взяла злость, и я сбросила. Пусть хоть недолго да попереживает, наверняка она тоже не любит, когда ее звонки сбрасывают. Минуту спустя от нее пришла смска: "Дима, ты офигел?". А еще минут через пять: "Да пошел ты!". Мне стало неловко, будто я нахрапом влезла в чужую личную жизнь. Да и почему будто? Так оно и было, потому что я не удержалась и прочитала все его сообщения, половина которых была от Аниты, а половина - от Мегафона. У Димы была простая модель Nokia. Лопырев бы непременно скорчил физиономию: "Фу-у, шняга!". А мне было в удовольствие даже просто держать его в руках, зная, что он - Димин. "Зато завтра будет повод подойти к нему. Отдам телефон, а заодно попытаюсь объяснить ему всё", - сказала я сама себе.
Когда пришла домой, мама уже потеряла меня и всерьез перепугалась.
- Ты где была? Я уж и не знала, что подумать! Ты почему не позвонила? И почему у тебя телефон отключен? Я же чуть с ума не сошла!
- Он разрядился, - буркнула я.
На самом деле это Запевалова велела всем отключить мобильники - мы ведь в засаде сидели. А потом я просто про него забыла.
- А почему ты так выглядишь? Ты плакала? Тебя кто-то обидел?
- Нет, мам, никто меня не обидел. Я просто упала, больно ушиблась и поплакала немного.
- Где ушиблась? Покажи, может быть это вывих, растяжение или еще что. Может, врача вызовем?
- Да нет, все в порядке уже.
Я отмахнулась от ужина, от разговоров, закрылась в своей комнате и попросила меня не тревожить. Мама остолбенела - никогда в жизни я так с ней не разговаривала. И самое ужасное, мне было все равно, что она думает, что она чувствует, лишь бы отстала. Лишь бы меня никто не трогал.
Сама я настолько была измотана, что еле на ногах держалась, однако когда легла спать, сон не шел до самого утра. Я все думала о Диме. Снова и снова видела его глаза и губы, отчего знобило и кидало в жар одновременно. Но мысли о нем на этот раз доставляли почти невыносимые страдания. Горячие слезы струились по щекам, но облегчения не наступало. Мне хотелось умереть уже в десятый раз за сегодняшний проклятый день.
***
Под утро я совсем разболелась, ныла каждая клеточка, внутри все пылало, лихорадило, но маме решила ничего не говорить. Она бы наверняка меня дома оставила, а я рвалась в школу всей душой. Собралась и пошла на учебу даже раньше обычного. Бежала чуть не в припрыжку. Пусть он меня прогнал, пусть ненавидит и презирает, но мне все равно не терпелось его увидеть. А смотреть на него мне никто не запретит.
Я пришла чуть ли ни самая первая, села на свое место и принялась ждать, когда придет он. Пока не дали звонок на первый урок, мимо меня все время сновали, что-то говорили, дергали, но я не реагировала. Я ждала Диму.
Начался урок, но его все не было. Меня охватил мерзкий, противный страх - а вдруг Дима после вчерашнего перестанет ходить в школу? Шли минуты, Дима не появлялся, страх накатывал всё острее, постепенно перерастая в панический ужас. Сердце болезненно сжималось, а в голове стучала одна-единственная мысль: "Я без него жить не смогу". Мне хотелось вскочить из-за парты, броситься опрометью туда, в сторону Знаменской. И пусть я не знала его адреса, готова была обежать весь район, каждый дом, каждую квартиру, чтобы только найти его, вымолить прощения или хотя бы жалости. Я не заметила, как покатились слезы. Не услышала, что Тамара Ивановна пять раз спросила, все ли со мной в порядке.
Меня растолкал Бородин, который отчего-то сидел со мной за одной партой. Когда он подсел, я даже не заметила. Взглянула бессмысленно, но ничего толком им не ответила. Я была в полной прострации. Чувствовала лишь боль и ужас от мысли, что не увижу больше Диму.
И вдруг вошел он! Все во мне тотчас всколыхнулось, я еле сдержалась, чтоб не расплакаться и не рассмеяться одновременно.
Боже мой, до чего же он был красивый! Просто глаз отвести невозможно. Дима холодно взглянул на Запевалову, мельком пробежался глазами по остальным, не посмотрел только на меня одну, как мне показалось. Затем сел за свое место, гордый, неприступный. Он сидит за мной через две парты, и я всячески ухищряюсь, чтобы незаметно посмотреть в его сторону. Обычно по десять раз оборачиваюсь к Айрамову - его парта за нами - и что-нибудь спрашиваю, а сама при этом стараюсь украдкой взглянуть на Диму. Но на первом уроке за окнами еще темно, и класс отражается в окнах, почти как в зеркале. Поэтому и придумывать ничего не надо, сиди и смотри себе в окно, что я и делала. Лица, конечно, не разглядеть, но силуэт, движения, да и вообще сам факт...