Еще и Анита как с цепи сорвалась. Начиная с этого дурацкого Святого Валентина, она уже третий день цепляется ко мне из-за каждой мелочи. И телефон я посеял. Да и не до нее мне было совершенно. Но разве ей это объяснишь - "Ты обещал мне позвонить и не позвонил! А я ждала! Ах, потерял? Ну да, ты же на необитаемом острове живешь, больше нигде телефон не найти". На что я вполне резонно (на мой взгляд) ее спросил: "Вот нафига бегать, землю рыть, чтобы откуда-нибудь позвонить ей, если утром мы виделись и на следующий день снова увидимся?". Чего я только не наслушался!
***
Недели полторы я подживал. Бабка, смешная, случайно заметив синяки и ссадины, надумала бежать в школу, разбираться. И побежала бы, да я поставил ультиматум, что если она туда хоть ногой, вообще учебу брошу. Пришлось ей перетерпеть свой порыв, ну а мне выслушивать дня два ее причитания.
Но это ерунда, плохо то, что из-за этих одноклассничков я за целую неделю всего дважды был у матери. Хорошо, хоть мать уже не была совсем беспомощна. Уже ходила по квартире и помаленьку сама себя обслуживала. Но я все равно переживал. В откуп проторчал у нее полвоскресенья.
После матери заскочил к Костяну. Договорились, что назавтра он подойдет к моей школе вместе с парой других ребят. Я бы мог, конечно, не привлекать его и по одному отлавливать одноклассничков, но это было бы уж очень долго. Ну а оставшийся вечер мне разбавила Анита. В кои-то веки она была мила. Даже подарочек мне преподнесла - а я-то и забыл совершенно про день защитника Отечества. Видимо, праздники - не моя стихия, раз я про них не помню. Но был тронут, да и вообще этот вечер вспомнить приятно. А такое у меня случается чрезвычайно редко, особенно в последнее время.
***
Костян с парнями явились как положено, даже чуть раньше. Так что и я на последний урок не пошел, присоединился к ним. Облюбовали укромную позицию, откуда прекрасно просматривалась площадка перед школой, парадный вход, ну и все, кто входил и выходил, соответственно, тоже были как на ладони. Дождались звонка. Как только показались хомячки - а на нашу удачу они вышли сразу кучкой - двинули к ним навстречу. Пацана, который как-то кичился боксерскими перчатками, "пригрел" Костик. Все остальные были вообще ни рыба ни мясо. Раскидали их влет. Только Лопырева я придержал на десерт. Слишком сильно не бил, по крайней мере, сразу, но и расслабиться не давал, а тем более свинтить. Я бы, наверное, с ним и дольше забавлялся, но откуда ни возьмись появился физрук. Бросился нас разнимать, а, точнее, оттаскивать. Но я все же успел напоследок зарядить от души Лопыреву ногой в самую челюсть. Эдик откинулся навзничь и подниматься не торопился. Физрук и один из хомячков подняли его, хнычущего, с окровавленной физиономией, под обе руки, а если бы отпустили, наверное, снова бы завалился.
Физрук втирал нам, что САМА уже в курсе потасовки и требует всех к себе на ковер. Сама - это, как я понял по его трепетному тону, директорша.
- Пусть себе требует, - сказал я. - У меня другие планы.
Физрук онемел и уставился так, как будто я на икону плюнул.
Мы с парнями ушли, ну а наши контуженные хомячки покорно поплелись за физруком к старухе.
О чем они там говорили у директорши, я, конечно, без понятия, но могу себе представить. Скорее всего, прикинулись белыми барашками и всю вину свалили на меня. Поначалу меня это совсем не волновало. Подумаешь, драка. Никто никого не покалечил. По большому счету, все целы, разве что чуть подукрашены. Так что, можно считать, это и не драка вовсе, а десять минут активной физподготовки.
Но старуха-директорша рассудила по-своему. Попросту говоря, раздула из пустячка целую катастрофу - созвала экстренное собрание, куда обязала явиться всех учеников нашего класса вместе с предками.
Бабка впала в ужас. Ей, бедной, выше макушки хватило того собрания, когда меня выпиливали из прежней школы. Так что уже само слово "собрание", еще и экстренное, действовало на нее убийственно. А, тем более, именно я и мой (ахахах!) возмутительный поступок послужил поводом к его созыву.
Пол ночи она проплакала. Слышал ее всхлипы и горестные вздохи, но притворился спящим, потому что тогда надо было бы утешать, а в таких вещах я не мастер, хотя мне было ее очень жалко. На следующий день бабка не плакала, но на ее лице словно бы застыло скорбное выражение, а в глазах сквозила глубокая тоска - она морально готовилась к собранию...
Глава 12
Таня
Прыжок в темноту
После тех жутких слов, что наговорил мне Дима в спортзале, я и в самом деле потеряла сознание. И не на миг, а как в забытье впала. Помню урывками чьи-то лица, руки, голоса, суету, но никакой последовательной картины из этих кусочков у меня не складывалось. В том что я отключилась виноват, конечно, не Дима. Видать, то, что я промерзла, сидя в снегу там, в переулке, плюс стресс - вот я и заболела. А Димины слова - ну, это как контрольный в голову. И почему я не умерла?!
Разболелась я, кстати, не на шутку. Двое суток был жар - температура под сорок. Мама по три раза на дню вызывала скорую, но отправить меня в больницу наотрез отказывалась: "Нет-нет, никаких больниц. Кто там позаботиться о моей девочке?". Помню, она то переругивалась с врачами, то совала им деньги. Мне же было абсолютно все равно. В те дни я думала - умираю от любви. Но, оказалось, острый бронхит. Температуру сбили, зато стал мучить ужасный кашель. Его приступы изматывали так, что меркло в глазах. Ночами и вовсе уснуть не могла. Но как бы плохо мне ни было, даже в самый пик болезни, я все равно не переставая думала о Диме. Вспоминала его глаза, губы, походку, запах, и сердце болезненно сжималось. Я чувствовала себя гадкой, мерзкой, как склизкая холодная лягушка, которую угораздило влюбиться в царевича. И в подтверждение тому до сих пор отчетливо и ясно звучали его слова: "Ты мне противна. Омерзительна".
Выздоравливать я не хотела - зачем? Но организм вопреки моему желанию быстро шел на поправку. Это всё мама - она строго по часам, прямо минута в минуту, четыре раза в сутки давала мне антибиотик - сироп со вкусом клубники. Поила с ложечки, как маленькую. Потом по совету врача купила в аптеке агрегат - небулайзер. От него тянулся шланг с колбочкой, на которую сверху одевалась маска. В колбочку мама заливала какое-то ядерное лекарство темно-зеленого цвета, маску цепляла мне на нос и включала агрегат. Тот начинал тарахтеть, как трансформаторная будка, а из колбочки в маску, а, следовательно, и мне в нос, клубами валил пар, такой же ядерный, как лекарство. Этот пар вдыхаешь, и тебя пробирает до самого-самого. Но зато кашель, который просто достал меня, махом сошел на нет. Вот был бы еще такой агрегат, который так же бы и душу лечил, избавлял от душевных мук то есть и вообще от неразделенной любви. Вдохнул лекарство - и тебе полегчало. А так: чем лучше мне становилось физически, тем острее и мучительнее я страдала из-за Димы.
Наши звонили мне регулярно, справлялись о здоровье, рассказывали, что проходят, что на уроках было. Некоторые хотели лично прийти навестить, но я отказывалась от такого внимания. При этом даже не думала что-нибудь соврать, придумать уважительную причину, чтобы смягчить отказ. Словно бы собственные страдания меня ожесточили настолько, что мне стало плевать на чувства других. А Бородина так и вовсе я отшила с удовольствием. Да так, наверное, и было - ожесточилась. Ведь достаточно вспомнить, что раньше я весь мир видела через розовые очки, всех жалела, всем улыбалась, боялась кого-то обидеть, по любому поводу впадала в восторг, а если и грустила, то недолго и несильно. В последнее же время меня просто поглотила черная, бездонная тоска, все меня злят, всё меня раздражает и ничего, ни-че-го не радует.