Зато мама, наблюдая, как мне ежедневно названивают, умилялась: "Ах, какой у вас дружный класс! Какие у тебя преданные друзья!". Мне же хотелось заорать на нее: "Мама! Что за глупости ты городишь? Какие друзья? У меня вообще нет ни одного друга! А этот "дружный класс" хуже волчьей стаи". Я ненавидела их всех и не только за то, что они заставили меня сделать. А потому что в них я видела наглядно, со стороны саму себя, всё худшее во мне: бесхребетность, трусость, лицемерие. То, что ненавидела сама, но не могла преодолеть, и то, за что возненавидел меня Дима. И совсем неизвестно, о чем бы я думала, случись эта сцена с пропиской не с Димой, а с кем-нибудь другим. Ведь раньше жестокость Запеваловой не вызывала у меня такой неприязни. Я, конечно, жалела и Волкову, и Смирнову, но отстраненно. Такого, чтобы меня потрясло, всколыхнуло, такого, чтобы терпеть стало невмоготу - не было и в помине. Я лишь радовалась в душе, что не на их месте. И всегда ведь понимала, что травить всем классом одного - это плохо. Но оправдывала себя тем, что я же сама этого не хотела. А Дима сказал, что это еще хуже - понимать, не хотеть, а все равно делать.
Несмотря на то, что век бы своих одноклассников не видела и не слышала, на звонки их отвечала и вполне миролюбиво разговаривала со всеми, потому что надеялась, что расскажут мне новости о Диме. Ведь я по нему тосковала так, что хоть вой. Но все, как сговорились, про него - ни слова. А спросить сама я не осмеливалась.
На седьмой день - я считала, сколько уже не видела Диму - заявился Бородин под предлогом проведать, хотя ему ясно дала понять, что не желаю никого видеть. Но дверь открыла мама, впустила его и позвала меня. Сначала я решила, что ни за что не проведу его в свою комнату, пусть или в прихожей топчется, или лучше вообще уходит. Я выползла в прихожую, даже не подумав мало-мальски причесаться и накинуть кофту поверх пижамы - настолько мне было плевать на мнение Бородина. Но тут увидела, что он побит. Причем хорошенько так. Глаз заплыл, губы разбиты. Вид жалкий. Хотя я совру, если скажу, что пожалела его. Просто едва увидела его подбитый глаз и всё остальное, тотчас мелькнула мысль - уж не Дима ли его так разукрасил. А этот вопрос нельзя было не выяснить. Еще и мама разохалась:
- Ой, Антоша, на тебя что, хулиганы напали?
- Да...
- Что за жизнь пошла! Ты располагайся, я вам сейчас чайку сделаю.
И мама, наконец, ушла на кухню.
- Проходи, - я попыталась скрыть нетерпеливое любопытство за деланным сочувственным тоном.
Но актриса из меня, видать, никакая, потому что Бородин сразу просек мои потуги, правда, растолковал по-своему.
- Понимаю, Тань, тебе смешно. Я так глупо выгляжу... Мне и самому смешно.
"Ничего мне не смешно, - подумала я. - Мне вообще без разницы, как ты выглядишь. И если это сделал не Дима, то и знать неинтересно". Вслух, естественно, ничего подобного не сказала. Наоборот, подбирала слова, как расспросить поделикатнее. Но расспрашивать не пришлось, Бородин и сам всё выложил.
- Это Расходников с дружками подловили нас и избили.
Сказал так, будто ждал сочувствия. Я поцокала языком, типа: "Ах! Какой ужас! Бедненький". Он, приободренный, продолжил:
- Вчера это было. С последнего урока Расходников как обычно сбежал. Мы только вышли с пацанами из школы, а он нас там поджидает. Во дворе. Вместе с тремя какими-то амбалами. И прямо там же они нас избили. Я еще, можно сказать, легко отделался. Зубкову вон руку сломали. У Эдика вообще два зуба выбили. Передних. Плюс сотрясение мозга. Но могло быть еще хуже. Просто Свисток вовремя прибежал и разнял нас. Это его, между прочим, Карга послала. У нее же как раз во двор окна выходят. Расходников, наверное, этого не знал, вот и встрял теперь.
- В смысле "встрял"?
- Ну, ты что! Теперь такое началось! Считай, драку устроил прямо в школе. Потом Каргу послал...
- Что?! - от этих "новостей" у меня голова пошла кругом. - Как послал?
- Ну, не в глаза, конечно. Просто Свисток, когда нас разнял, позвал к Карге. Ну, это она ему велела нас привести. А Расходников сказал что-то типа: "Да пошла она". Сама понимаешь, Карга такое не прощает.
- А что, Свисток передал его слова?
- Не-е, он нас завел к ней и сразу смылся. Это мы рассказали.
- Зачем?!
- Как зачем?! Она же спросила, почему его нет. А с чего нам его покрывать? Нам и так из-за него досталось. Видела бы ты Эдика! Он на ногах не держался, идти не мог, всё лицо в кровище...
- Он вас... ну, из-за того случая... когда мы...
- Ну и это, наверное, тоже.
- Тоже? А было еще что-то?
- Ну, да... Знаешь, Тань, после того, как он тебя ударил тогда, на физкультуре. Мы его побили.
- Опять?!
- Ну да. Но не очень сильно.
- Запеваловой инициатива?
- Нет, моя, - скромно потупился. Порозовел. Вот болван несчастный!
- Просто когда он тебя ударил...
- Стоп! Кто меня ударил?
- Ну, как кто? Он. Расходников.
- С чего ты это взял? Он меня даже пальцем не тронул!
- Ты же упала.
- Не из-за него же! Просто мне плохо стало, неожиданно. Так совпало, что..., - я заплакала. - Получается, сами его два дня подряд избивали, а тут... и вы сразу же на него нажаловались.
Бородин, ничего не понимая, смотрел на меня во все глаза. Потом вдруг ни с того, ни с сего повел себя очень странно. Начал бормотать, какая я хорошая, самая лучшая. А я еле сдержалась, чтобы не кинуться на этого идиота с кулаками. Ведь если бы не он... если бы не он...
- Что ему теперь будет? - спросила я сквозь рыдания, оставив без внимания его порыв откровения.
По-моему, наконец, он всё понял. Осекся. Побледнел. Сглотнул. Потом заговорил не своим голосом, глухим, бесцветным:
- Не знаю. Карга вроде не хочет, чтобы он в нашей школе оставался. Завтра собрание будет, на нем должны всё решить.
На меня старательно не смотрел, отвернулся к окну. Заглянула мама, позвала пить чай, но Бородин тут же поднялся, извинился, мол, некогда ему, торопится, и быстренько откланялся. Мама сказала мне проводить его, но я упрямо замотала головой. Еще чего! Тогда она укоризненно взглянула и сама пошла в прихожую. О чем они там говорили еще, я не вслушивалась, думая только об одном - Диму хотят вытурить из школы...
Вот и рухнул мой мир, полетел в бездну. А я - на самом краю. И отступить мне некуда. Со всех сторон темнота...Еще шаг и я пропала.
***
На следующее утро я твердо решила идти в школу. Мама отчаянно протестовала, ведь до конца я еще не выздоровела. И выписать меня обещали не раньше следующей недели. Но усидеть дома, зная о том, что творится, я бы все равно не смогла. Одна только мысль, что, может быть, Диму выдворят из школы и, значит, больше его не увижу, вгоняла меня в панику. Я-то думала Димины обидные слова - это самое страшное, но нет. Впереди ждало несчастье куда как сильнее и безысходнее - лишиться возможности видеть его. А мне это как воздух. Просто жизненно необходимо.
Хотелось куда-то мчаться, что-то делать. Но куда и что? Да и слаба еще была - ветром качало. К тому же столько ревела эти дни, что, наверное, на грани обезвоживания. Сердце же мое истосковалось по Диме так, что ни дня больше терпеть не могла. И если бы мама вдруг меня спросила, с чего так рвусь в школу, не стесняясь, наверное, выдала бы ей всю правду. Но мама не спрашивала, ее волновал только кашель, ослабленный иммунитет, микробы, которые, ее послушать, только меня и ждут, чтобы напасть. Все ее доводы пропустила мимо ушей и сказала категорично, как никогда, что хочет она или не хочет, а в школу я пойду и всё тут.
***
Всю ночь проворочалась, ни минуты не спала. Представляла себе, как встречу Диму...
Телефон запиликал в половине седьмого. Обычно я торгуюсь с мамой за каждую минутку сна, а тут подскочила, как ужаленная, на первых же нотах. И собираться я привыкла неторопливо: нехотя одеться, не спеша позавтракать, себя в порядок привести. А сейчас махом натянула блузку и сарафан, ополоснула лицо, как попало стянула волосы и через пять минут уже натягивала зимнюю куртку и сапоги.