Сняв верхнюю одежду, Коннор и Мойша направились на кухню, и вскоре уже сидели за столом, за обе щеки уплетая вкусную баранину, заедая острую приправу большими ломтями черного хлеба. Их разговор состоял, преимущественно, из восторженного рассказа Коннора о королевской процессии, проехавшей по улицам Лондона. Хотя и было правдой то, что они с Мойшей видели, как королева в сопровождении подданных ехала в Вестминстерское аббатство, но, с другой стороны, когда Виктория направлялась в пышной карете назад, в Букингемский дворец, они находились в доме леди Генриетты Велсли. Коннор, не обращая внимания на сей незначительный факт, в ярких, подробных деталях расписывал прекрасную пурпурную мантию, которая была на королеве, – так, как будто он сам стоял рядом с проезжавшей мимо королевской каретой, а не пытался на самом деле выбраться из кустов чужого сада и забраться назад в свои собственные штаны.
Когда Коннор завирался так, что это могло стать заметным, Мойша просто усиленно налегал на ароматную баранину, заставляя красивые, но какие-то грустные глаза девушки смотреть в его сторону.
– Никогда не видели ничего более величественного, так ведь, Мойша? – спросил Коннор, вовлекая мальчика в разговор.
– Э-э, нет, – начал было возражать тот, проглатывая полный рот картофеля, но сразу спохватился: – Это было э-э... величественно, да, правильно.
– Было ужасно жаль, что тебя там не было, Эмелин, – продолжал Коннор, макая кусок хлеба в сочную подливку, – но ты правильно сделала, что осталась дома. Толпы людей были просто огромными.
– Так будет до конца недели, – произнес Мойша, забыв о своем недавнем смущении, и когда Эмелин вопросительно на него посмотрела, он заерзал на стуле от неловкости, взглянул на Коннора и пробормотал: – На гуляньях.
– Да, – объявил Коннор, – видишь ли, маленький мистер Левисон занимается чем-то вроде бизнеса. Он и его дедушка будут продавать газетные листки, описывающие коронацию, и первый из них он пообещал доставить тебе, Эмелин.
– Да? Спасибо вам, мистер Л-л-лев...
– Мойша, – предложил юноша, краснея.
– Конечно, – вмешался Коннор, – нет нужды в соблюдении таких формальностей между друзьями.
Оба подростка опустили головы, не зная, что сказать, и над столом повисла неловкая тишина. Она была, в конце концов, прервана Коннором, который проглотив последний кусок баранины, с шумом отодвинул от себя миску.
– Восхитительно, как и всегда, – воскликнул он, заталкивая назад чуть не вывалившийся изо рта кусок.
– Да, точно, – согласился с ним Мойша, посмотрев на повариху, которая неуверенно улыбнулась и начала собирать со стола посуду.
– Иди-ка сюда, – сказал Коннор своему гостю, уводя его из кухни. – Эмелин предпочитает оставаться одна, когда занимается уборкой.
Мойша повернулся к девушке и открыл рот, как будто собираясь что-то сказать. Их глаза на мгновение встретились. Мойша торопливо отвел взгляд в сторону и, прихватив свою куртку, пошел вслед за Коннором в большую комнату.
– Я думаю, мне пора уходить. Мой дедушка будет беспокоиться, гадая, что могло бы меня задержать.
– Да, верно. Но ты можешь приходить сюда, когда захочешь. – Коннор немного понизил голос. – И это было на полном серьезе, когда я предлагал тебе поискать совершенно новую работу.
– Да. Ну, спасибо, – неуклюже отозвался Мойша. – И поблагодари свою сестру за превосходный обед. Я принесу ей газету сразу же, как только получу их.
Коннор показал ему, где находится выход, и на прощание хлопнул по плечу. Закрыв двери за Мойшей, он вернулся в кухню.
– Эмелин, Мойша просил меня поблагодарить тебя за... – он запнулся и остановился в проходе – Эмелин стояла в углу, в другом конце комнаты, и беззвучно плакала. Осторожно подойдя к девушке, Коннор обнял ее и спросил: – В чем дело? Что случилось?
– Я... Я такая д-дура, – она разрыдалась на его плече.
– С чего это вдруг пришло тебе в голову?
– Я такая г-глупая, – прохныкала Эмелин.
Коннор мягко отстранил девушку от себя и поднял ее лицо за подбородок:
– Ничего подобного. Кто это тебе сказал такую ерунду?
Дернув головой в сторону, она опустила глаза:
– Я всегда была такой. Даже, когда...
– Это не твоя вина. Тетушка Беатрис сказала, что это из-за того, что твоя мать была очень слабой и у нее были очень тяжелые роды.
При упоминании о смерти матери Эмелин заплакала еще сильнее. Ее отец, горе которого было столь велико, прожил всего месяц и тоже умер.
– На самом деле, Эмелин, ты в этом не виновата, – успокаивал Коннор, хорошо знающий о чувстве вины, которое владело его сестрой. – Ты, конечно, не глупая – вовсе нет. Вот почему тетушка Беатрис тратила почти каждый шиллинг, который у нее появлялся на то, чтобы мы, вопреки обстоятельствам, получили должное образование. Ты не глупая, все, что тебе мешает – это небольшие затруднения в речи.
– Звуки, к-которые я издаю,– уж-жасны, – она тяжело вздохнула, пряча голову на плече брата.
– Твои звуки так же хороши, как звон золотых, – настаивал Коннор.
– Нет.
– Да. Только послушай.
Что-то холодное коснулось уха Эмелин, заставив ее вздрогнуть. Оттолкнувшись от груди брата, она потянулась к его руке, но Коннор отвел зажатую в кулак ладонь и помахал ею перед носом. Эмелин увидела блеск чего-то золотого и снова попыталась схватить руку Коннора, однако его реакция была слишком быстрой.
– Что это? – спросила она, разом забывая о своем горе. Коннор пританцовывал вокруг сестры:
– А тебе очень хочется это знать? – поддразнил он ее, опять помахав рукой.
Наконец, он раскрыл ладонь и показал лежащую в ней золотую монету.
– Сколько здесь? – спросила Эмелин нетерпеливо.
– Достаточно, чтобы мы могли продержаться целую неделю.
– Но ты же не ходил сегодня на работу. Где ты ее д-достал?
– Это тебя не касается. – Коннор подошел ближе и вложил монету в руку сестры. – Иди, положи рядом с остальными.
Эмелин с удивлением посмотрела на монету – редко случалось, чтобы брат приносил домой золото. Затем она немного склонила голову набок и подозрительно посмотрела на Коннора:
– Ты ничего не делал такого, что потом пришлось бы...?
– Я? – Он весело прищурил глаза. – Ты ведь знаешь, я никогда бы...
– Ты обещал, – прервала она, нахмуриваясь. – Ты сказал, что будешь заниматься только честной работой.
Эмелин протянула монету Коннору:
– Мне нужны деньги, которые были...
– Честно заработаны... Клянусь. – Он закрыл ее ладонь, в которой лежала монета. – Я же сказал тебе, что работал в лондонских доках. Ну, я договорился с хозяином, и он дал мне это, как плату вперед.
Эмелин снова недоверчиво посмотрела на брата, но его искренняя улыбка убедила ее в том, что он говорит правду. Она даже засмеялась, когда Коннор потрепал ее по щеке.
– Ну, давай, убери деньги, пока я не потратил их на какую-нибудь ерунду.
– Вот видишь, – провозгласила Эмелин, – я всегда знала, что ты д-добьешься успеха – как только предоставится п-подходящая возможность. Может быть, эта работа в доках ею и будет!
Повернувшись, Эмелин опустилась на колени у прилавка, под которым стопкой были сложены всевозможные котелки и жестянки. Порывшись среди них, она нашла маленькую банку с плотно закрытой крышкой и не без труда открыла ее. Бросив внутрь золотую монету, девушка достала два пенса, затем приладила крышку назад и поставила банку под прилавок.
Встав с колен, Эмелин протянула вперед руку с медными монетами и объявила:
– Это для тебя. Ты заработал себе на кружку пива или даже на две.
– Эмелин, я люблю тебя! – воскликнул Коннор, обнимая сестру и целуя ее в щеку. Отпустив Эмелин, он выхватил монеты из ее руки и зажал их в кулаке, точно, как и золотой, когда вернулся на кухню.
– Я только на часок, самое большее – на два. Ты не возражаешь?