– Зачем ты пришел? – спросил Грэхэм, сам оставаясь стоять возле двери в камеру.
– Чтобы найти тебя. Чтобы выяснить...
– И что же ты выяснил?
Коннор почувствовал, что его глаза наполняются слезами:
– То, что у меня все еще есть отец. То, что у него все еще есть семья, которая его любит.
– Ты даже не знаешь меня.
– Всегда, когда я смотрел на Эмелин, я видел тебя, – с чувством произнес Коннор.
– Ты видел в ней свою мать.
Коннор вытер слезу, катящуюся по щеке:
– Значит, когда я смотрю в зеркало. Эмелин и я настолько непохожи; если она выглядит, как мама, значит, я...
– Сейчас нет. Может, так и было, когда я был молодым человеком. Но теперь... – старик посмотрел на себя вниз. – От меня мало что осталось. Во мне так мало жизни.
– Отец, я хочу знать, как это случилось. Беатрис нам рассказывала, что ты был преуспевающим бизнесменом. Она любила повторять, что во всем Лондоне не было джентльмена, который мог стоять так гордо и величественно, как Грэхэм Магиннис.
– Я больше не такой величественный, не так ли?
– Как это случилось?
– Какая разница. Это... длинная история.
Коннор протестующе взмахнул рукой:
– Для меня есть разница. Если Эдмунд Баллинджер...
– Кто тебе про него рассказал? – резко перебил Грэхэм, шагнув к Коннору, в глазах его заплясали зловещие огоньки.
– Так это правда?
– Рассказывай, что ты об этом слышал, – потребовал старик.
Боясь ошибиться, Коннор медленно произнес:
– Это Эдмунд Баллинджер должен был сесть в тюрьму, а не ты.
Услышав эти слова, Грэхэм опустил плечи и издал тяжелый, протяжный выдох – казалось, сама жизнь выходит из него.
Коннор ждал, что отец что-то скажет, и, не дождавшись, продолжил:
– Скажи мне, что я ошибаюсь. Скажи мне, что тебя ненапрасно осудили и посадили в тюрьму. Скажи мне, что я говорю неправду.
– Единственная правда – это то, что я провел последние шестнадцать лет, шесть месяцев и семь дней здесь, в Милбанкской тюрьме, как гость правительства Ее Величества. Не имеет значения, как я здесь оказался; есть одна правда для такого честного бизнесмена, как я, и другая – для таких, как Эдмунд и Седрик Баллинджеры.
Убедившись в том, что он все-таки не ошибался, Коннор поднялся с кровати и подошел к отцу. Остановившись перед ним, он взял старика за плечи и проговорил:
– Для меня это имеет значение... и для Эмелин.
– Она знает? – спросил Грэхэм, его лицо приобрело болезненное выражение.
– Еще нет.
– Тогда не говори ей. Ей ни к чему нести на себе тяжкий груз правды.
– Я и не собирался говорить ей об этом. По крайней мере, пока...
Голос Коннора сорвался, и Грэхэм, казалось, понял, что хотел сказать ему сын.
– Надеюсь, у тебя нет сумасшедшей идеи высвободить меня отсюда?
– А почему бы и нет? – воскликнул молодой человек. – Я знаю, прошло много времени, но с твоей помощью я мог бы...
– Ты мог бы нажить себе массу неприятностей. – Грэхэм повернулся к сыну спиной. – Нет. Слишком поздно исправлять ошибки прошлого. Слишком многие люди сделали в свое время слишком большие ставки, чтобы сидеть теперь сложа руки и смотреть, как такой щенок, как ты, пытается вытащить своего отца из тюрьмы.
– Я попробую, – сказал Коннор твердым и уверенным голосом.
Грэхэм снова повернулся к сыну лицом:
– Я не хочу этого, Коннор.
– На моем месте ты бы поступил точно также.
– Почему это ты так решил?
– Потому, что ты мой отец... и я твой сын.
Теперь уже глаза Грэхэма наполнились слезами, во второй раз за многие долгие недели.
– Ты не должен наделать глупостей, – умоляюще произнес он.
– Я только собираюсь разобраться, посмотреть на то, что говорится в твоем уголовном деле.
– Ты не собираешься начинать войну с Баллинджерами, так ведь?
– Только если в этом появится необходимость.
– Пообещай мне, что ты этого не сделаешь, – потребовал Грэхэм.
– Почему я не должен этого делать?
– Потому, что они – власть, сынок. Они не будут просто сидеть и ждать, пока ты на них нападешь. Они сделают так, что ты окажешься здесь, вместе со мной.
– Мне не страшны Баллинджеры, – твердо сказал Коннор.
– Вот этого я и боюсь. Ты должен их остерегаться, поверь мне... Я в свое время понял эту истину слишком поздно.
– После чего тебя посадили, не так ли?
В ответ Грэхэм молча кивнул.
– Так помоги мне доказать, что ты невиновен.
– Отсюда?
– Ты можешь рассказать мне все, что ты знаешь о своем деле. Я могу использовать это, чтобы собрать доказательства твоей невиновности, – и когда Грэхэм покачал головой, Коннор добавил: – Я все равно это сделаю, с твоей помощью или без нее.
Грэхэм широко улыбнулся:
– Я верю тебе, Коннор. Вот теперь я вижу, что передо мной стоит мой сын.
– Так помоги же сыну, который хочет помочь своему отцу.
В этот момент в коридоре послышался звук шагов.
– Помоги мне, отец, умоляю тебя.
Грэхэм внимательно осмотрел сына сверху донизу, затем быстро глянул в сторону кровати. Услышав лязг ключей на связке стражника с другой стороны двери, Грэхэм неожиданно кинулся к кровати и засунул руку под матрац. Достав блокнот, он поспешил назад и вложил его в руки Коннора.
– Там, это все там! – выдохнул он, его слова заглушались скрипом открываемого замка. – Все. Я все записывал. Эдмунд Баллинджер, Седрик Баллинджер, вся эта грязная история.
Коннор отвернул обложку блокнота и увидел, что это дневник или что-то вроде этого. Закрыв его, он торопливо засунул маленькую книжку за пазуху:
– Я вытащу тебя отсюда, отец. Когда-нибудь ты сможешь вернуться домой.
Сделав шаг вперед, Коннор обнял старика. Грэхэм в ответ прижал сына к себе, сначала робко, затем сильнее, как будто опасаясь того, что все это не более, чем сон, и что он никогда больше не увидит своего ребенка.
– Только обещай мне, что ты позаботишься о своей сестре, – прошептал старик, с трудом выговаривая слова. – Вы двое – все, что у меня осталось.
– Не беспокойся. Я не подведу тебя.
Двери в камеру распахнулись.
– Время вышло, – сказал Уимс, поманив Коннора указательным пальцем.
Шагнув в коридор, Коннор в последний раз оглянулся:
– Отец, я...
– Я знаю, сынок. Я знаю.
Тяжелая ржавая дверь со скрипом закрылась за юношей.
VIII
Зоя Баллинджер и ее кузен, Росс, молча сидели в карете, проезжавшей через Ротерхит в сторону Больших доков Суррея – большого торгового района, расположенного вниз по реке от лондонских доков, на другом берегу Темзы. Сжав руку Росса, Зоя смотрела через окно на бесконечные ряды небольших фабрик и складов, каменные и кирпичные стены которых были покрыты сажей из тысяч выходивших на крыши труб, а толстые стекла окон почти не отличались по цвету от фасадов. Унылый и безрадостный, но вместе с тем привычный пейзаж приковал взгляд Зои, которая боялась повернуться и посмотреть на своего кузена. Девушка знала – так было потому, что Росс вскоре покинет уютное спокойствие Лондона и отправится в страну, которую она даже представляла себе с трудом.
– Странное чувство, – заметила Зоя, заставив себя повернуться лицом к Россу, – я довольно подавлена из-за твоего отъезда, хотя, наоборот, должна была бы быть переполнена радостью за тебя.
– Мое отсутствие будет недолгим, – снова попытался убедить ее Росс. – Ты лучше думай о подарках, которые я пришлю тебе.
– Недолго? Год, а может, и больше? – Зоя протянула руку и легонько ущипнула его за щеку. – Только попробуй не присылать их мне. Вот увидишь, я сяду на один из этих кораблей и из-под земли тебя достану, будь ты хоть на краю света. Еще лучше – я пошлю Бертье и избавлюсь от вас обоих.
– Он по-прежнему крутится возле тебя?
– Как собачонка.
– Почему бы просто ему не сказать, что он тебя не интересует... если, конечно, это и на самом деле так.
– Я бы не смогла этого сделать, даже если бы хотела; наши семьи очень давно дружат. И меня вполне устраивает Бертье – он всего лишь друг.