В десять часов вечера члены коммерческой палаты срочно собрались на повторное заседание и дотошно допросили китайских чиновников, желая окончательно убедиться в том, что они встречались лично с высокопоставленным посланником, а не с одним из его подчиненных.
Когда Го-куа попросили рассказать о происходившем во время аудиенции, он ответил через переводчика:
– Мы отнесли ваше письмо чынь-чай та-чэню и прочитали его посланнику. Он сказал, что вы можете играть в прятки с торговцами гунхана, но не с ним. Лин Цзе-сю провозгласил, что если не будет сдано нисколько опиума, он прибудет в Дом Консу завтра, ровно в десять часов утра, и покажет нам, что собирается сделать.
– Сколько ящиков вам нужно? – спросил Ланселот Дент из компании «Дент и Компани».
– Около тысячи.
– А какие гарантии вы можете нам дать в том, что посланник императора будет удовлетворен этим количеством? – настаивал Дент.
Го-куа посмотрел сперва на остальных торговцев гунхана, затем ответил:
– Никаких. Но мы полагаем, что если такой объем опиума будет сдан, Лин Цзе-сю удовлетворится, по крайней мере, подчинением своему приказу; вместе с тем, мы не можем сказать наверняка, потребует ли он больше опиума или нет.
Затем Го-куа задали последний вопрос, в то время, как большинство иностранных купцов расспрашивали остальных представителей гунханов:
– Если говорить прямо, вы серьезно опасаетесь за свою жизнь?
– Я – да, – последовал ответ Го-куа, после чего все остальные представители гунханов повторили то же самое.
В конце концов палата склонилась к решению предпринять определенные действия в связи с этим откровенным признанием, и было достигнуто соглашение о сдаче одной тысячи ящиков с опиумом – четверть из них принадлежала компании «Жардин, Матесон & Ко», общей стоимостью более, чем в три тысячи фунтов. Иностранцы надеялись подобным образом смягчить гнев высокопоставленного чиновника. Многие из них полагали, что он издал указ только для того, чтобы наполнить собственный кошелек, и были уверены в том, что тысяча ящиков с опиумом превосходно выполнит эту задачу. Другие, такие, как Джеймс Матесон, сомневались в успехе; все, что делал Лин Цзе-сю, показывало полную серьезность его намерений «вырвать с корнем и уничтожить опиумную заразу».
По прошествии некоторого времени жизнь снова вернулась в привычное русло, за исключением одной незначительной детали – на дозорных пунктах повсюду в иностранном квартале увеличилось число членов называемой Лином Цзе-сю «гвардии кули». Никто не был полностью уверен в том, что чиновник успокоился. По крайней мере, жест, совершенный иностранцами, кажется, спас руководителей гунханов от репрессий, и десять часов утра наступили и прошли, а Лин Цзе-сю не появлялся в Доме Консу.
* * *
Ближе к вечеру Росс Баллинджер шел по Новой китайской улице, восхищаясь многообразием экзотических товаров, выставленных на полках небольших магазинчиков. Он даже подумал о том, что следует сделать еще несколько покупок: распространились слухи, что эти магазинчики в скором времени будут закрыты, а иностранцам будет приказано покинуть пределы Кантона.
Росс внимательно рассматривал сложные линии вырезанного из слоновой кости цветка розы, когда громкий голос, зовущий его по имени, заставил его вздрогнуть от неожиданности. Он повернулся и увидел преподобного Сэмьюэля Отербриджа, спешащего к нему по улице. Его клерикальный воротничок был развязан и свободно болтался на шее, сам он махал Россу тонким бумажным веером. Росс положил на место розу из слоновой кости и отошел от прилавка навстречу приближающемуся Отербриджу.
– Мистер Баллинджер! – Отербридж платком вытер пот со лба, затем принялся обмахиваться веером. – Эта жара... неудивительно, что жители Востока так дурно пахнут.
– Как все это переносит ваша жена? – спросил Росс, когда Отербридж немного отдышался.
Преподобный печально покачал головой:
– Она сейчас в Макао... застряла там, когда было объявлено о запрете на передвижение по стране. В Макао, по крайней мере, дует океанский бриз.
– Пройдет немного времени, и вся иностранная община переместится туда на период жаркого сезона – если, конечно, не появится запрета на передвижение. Я слышал, что обычно всего пара дюжин иностранцев остается в Кантоне на летние месяцы.
– Я все равно буду здесь, до тех пор, пока у меня есть работа, которую нужно выполнять, – высокопарно провозгласил Отербридж.
– И как продвигается ваша работа?
– Это медленный процесс, но мы работаем, продвигаясь шаг за шагом, – Отербридж сердито нахмурился. – И потом, после того, как мы только начинаем думать, что еще один варвар обратился в нашу веру, паписты переходят нам дорогу и прибирают его к своим рукам!
Росс едва подавил усмешку:
– По крайней мере, католики – не язычники.
– Это еще не факт. Послушать речи этих кармелитов, так можно подумать, что они включили Будду в список двенадцати апостолов.
– А это на самом деле так плохо?
– Вы мне не верите? – вызывающим тоном спросил Отербридж. – Тогда идемте со мной; я вам покажу.
– Куда?
– В миссию – католическую миссию, расположенную за факториями. У меня там назначена встреча с одним из монахов.
Увидев смущенное выражение лица Росса, Отербридж добавил:
– Я не одобряю папистов, но иногда нам приходится трудиться сообща во имя спасения... – преподобный закатил глаза кверху, указывая на небо. – Действительно ужасно то, что несчастные варвары, кажется, не могут нас различить. Они определили римский католицизм, как Религию Владыки Неба, и все протестанты у них свалены в одну кучу под названием Религия Иисуса. – Отербридж настойчиво улыбнулся Россу. – Почему бы вам не отправиться со мной? Это может оказаться для вас интересным.
– Ну, я, полагаю, мог бы...
– Вот и прекрасно! У нас появится возможность для продолжения нашей дружбы.
Росс хотел было спросить, какую дружбу преподобный имеет в виду, но передумал и покорно поплелся следом за Отербриджем по Новой китайской улице в сторону католической миссии, расположенной за факториями. Свернув на улицу Тринадцати факторий, они прошли мимо Дома Консу и поднялись по неширокой аллее.
– Это недалеко отсюда, – сказал Отербридж, – рядом с академией Ю-хуа – там, как вы знаете, расположился чын-чай та-чэнъ.
– Я вижу, вы начинаете осваивать язык.
– Я выучил несколько слов, – просиял в ответ Отербридж, надуваясь от гордости за самого себя. – Достаточно для того, чтобы начать собирать овец.
«На бойню», – подумал Росс, но вслух ничего не сказал.
– Вот мы и пришли, – Отербридж кивнул на дверь в стене, тянувшейся вдоль аллеи. Если бы не тяжелое железное распятие, висевшее на двери, ее вряд ли можно было отличить от тысяч других дверей Кантона. – Давайте, стучите, – добавил преподобный, указывая на дверь.
Сделав шаг вперед, Росс поднял было сжатый кулак, однако преподобный перехватил его руку и поспешно произнес:
– Вот этим.
Улыбнувшись, он ткнул пальцем в сторону распятия, по его виду можно было сказать, что он оказывает своему компаньону огромную честь.
Догадавшись, что распятие является дверным молотком, Росс взял Иисуса за ноги, оторвал их на несколько дюймов от креста – Господь оставался висеть на руках – и отпустил.
– «И сказал Он... постучи, и будет открыто тебе», – процитировал Отербридж священное писание, затем уныло покачал головой и пробормотал: – Святотатство!
Росс постучал еще пару раз, после чего задвижка на двери отошла в сторону, и на пороге появилась монашка в полном одеянии. Она была довольно невысокого роста, и выглядела, как любая другая монашка из тех, что Росс не раз видел в Лондоне. Но так было до тех пор, пока она не подняла голову и не улыбнулась посетителям.