Али Хейзелвуд
Ниже нуля
Пролог
Острова Шпицберген, Норвегия
Настоящее
Я мечтаю об океане.
Но не об арктическом. Не о том, который находится прямо здесь, в Норвегии, с его тесными пенистыми волнами, постоянно разбивающимися о берега архипелага Шпицберген. Возможно, это немного несправедливо с моей стороны: Баренцево море вполне достойно того, чтобы о нем мечтать. Как и его плавающие айсберги и негостеприимные берега вечной мерзлоты. Вокруг меня только суровая, лазурная красота, и если это место, где я умру, одинокая, дрожащая, в синяках и чертовски голодная… что ж, у меня нет причин злиться.
В конце концов, синий всегда был моим любимым цветом.
И все же, сны, кажется, не согласны с этим. Я лежу здесь, в полусонном, полубессознательном состоянии. Я чувствую, как мое тело отдает драгоценные градусы тепла. Я наблюдаю, как ультрафиолетовый утренний свет проникает внутрь расщелины, в которой я оказалась несколько часов назад, и единственный океан, о котором я могу мечтать, — это океан на Марсе.
— Доктор Арройо? Вы меня слышите?
Я хочу сказать, что все это почти смешно. Я ученый НАСА. У меня докторская степень по аэрокосмической технике и несколько публикаций в области планетарной геологии. В любой момент времени мой мозг представляет собой беспорядочный водоворот шальных мыслей о массивном вулканизме, динамике кристаллической жидкости и о том, какое именно противорадиационное оборудование необходимо для основания средней человеческой колонии на Kepler–452b. Обещаю, я не тщеславна, когда говорю, что знаю о Марсе практически все, что только можно знать. Включая тот факт, что на нем нет океанов, а идея о том, что они когда — либо были, вызывает много споров среди ученых.
Так что, да. Мои околосмертные сны смешны и научно неточны. Я бы посмеялась над этим, но у меня растянута лодыжка, и я нахожусь примерно в десяти футах под землей. Лучше поберечь силы для того, что меня ждет. Я никогда не верила в загробную жизнь, но кто знает? Лучше подстраховаться.
— Доктор Арройо, вы слышите?
Проблема в том, что он зовет меня, этот несуществующий океан на Марсе. Я чувствую его притяжение глубоко в животе, и он согревает меня даже здесь, на ледяной оконечности мира. Его бирюзовые воды и береговые линии с ржавым оттенком находятся примерно в 200 миллионах километров от места, где я умру и сгнию, но я не могу избавиться от ощущения, что они хотят, чтобы я была ближе. Есть океан, сеть оврагов, целая гигантская планета, полная оксида железа, и все они взывают ко мне. Просят меня сдаться. Наклониться. Отпустить.
— Доктор Арройо.
А еще есть голоса. Случайные, неправдоподобные голоса из моего прошлого. Ну, хорошо: голос. Он всегда один и тот же, глубокий и грохочущий, без заметного акцента и с хорошо произносимыми согласными. Должна сказать, я не особо против этого. Я не уверена, почему мой мозг решил навязать его мне именно сейчас, учитывая, что он принадлежит кому — то, кто мне не очень нравится — кому — то, кто мне может нравиться еще меньше — но это довольно хороший голос. A+. Стоит послушать в ситуации «двери смерти». Даже несмотря на то, что Йен Флойд был тем, кто никогда не хотел, чтобы я вообще приехала сюда, на Шпицберген. Даже если в последний раз, когда мы были вместе, он был упрямым, и недобрым, и неразумным, а сейчас он кажется только…
— Ханна.
Близко. Это действительно Йен Флойд? Звучит близко?
Невозможно. Мой мозг застыл в тупости. Должно быть, для меня действительно все кончено. Мое время пришло, конец близок, и…
— Ханна. Я иду за тобой.
Мои глаза распахнулись. Я больше не сплю.
Глава 1
Космический центр Джонсона, Хьюстон, США.
Год назад
В мой самый первый день работы в НАСА, в какой — то момент между приемом в отделе кадров и экскурсией по зданию для изучения электромагнитного соответствия, какой — то слишком ретивый новоиспеченный инженер обращается к остальным и спрашивает: — Не кажется ли вам, что вся ваша жизнь привела вас к этому моменту? Как будто вы должны были быть здесь?
Не считая нетерпеливого Бобра, нас четырнадцать человек, начинающих работать сегодня. Четырнадцать из нас, только что закончивших пять лучших аспирантур, престижные стажировки и работу в промышленности, где резюме составляется исключительно для того, чтобы выглядеть более привлекательно во время следующего раунда набора в НАСА. Нас четырнадцать, и те тринадцать, которые не я, все с энтузиазмом кивают.
— Всегда знала, что закончу в НАСА, с тех пор, как мне было лет пять, — говорит застенчивая девушка. Она держится рядом со мной все утро, полагаю, потому что мы единственные двое не парней в группе. Должен сказать, меня это не слишком беспокоит. Возможно, это потому, что она компьютерный инженер, а я аэрокосмический, что означает, что есть большая вероятность того, что после сегодняшнего дня я не увижу ее часто. Ее зовут Алексис, и на ней ожерелье NASA поверх футболки NASA, которая лишь едва прикрывает татуировку NASA на верхней руке. — Держу пари, для тебя это то же самое, Ханна, — добавляет она, и я улыбаюсь ей, потому что Сэди и Мара настаивают на том, что я не должна быть своей отдохнувшей стервой теперь, когда мы живем в разных часовых поясах. Они убеждены, что мне нужно завести новых друзей, и я неохотно согласилась приложить все усилия, чтобы заставить их заткнуться. Поэтому я киваю Алексис, как будто прекрасно понимаю, что она имеет в виду, хотя втайне думаю: — Не совсем.