— Значит, никаких наметок урока не показывали ни Ободову, ни Рулеву?
— Да нет же. Зачем такими пустяками отвлекаться от дела и отвлекать серьезных людей?.. Уж как-нибудь вдолблю энную сумму элементарных фактов в умы зеленых юнцов. Экая невидаль!
Это огорчало Марусю. Она опустила вниз голову и робко советовала:
— Все-таки Сеня, уж вы еще раз все до мелочей продумайте, пожалуйста. На деле часто случается, что мелочь оказывается тем самым бревном, которое вдруг ляжет на твоем пути, и его не своротишь…
— Ерунда! Когда знаешь материал, то ничего тебе не страшно. Я видел, как Рулев давал урок — легко, весело, для меня этого наглядного примера вполне достаточно.
— Очень трудно дать урок, как дает его Николай Николаевич. Он — мастер своего дела, я ему завидую…
— Эх, Маруся, смешная ты какая. Да что тут трудного? Я мужиков наставлял новой жизни, а не юнцов. Впрочем, я вчера набросал планчик на всякий пожарный случай.
— План, Сеня, надо уметь реализовать. От знания до умения целая пропасть.
Пахарев усмехнулся, похлопал Пегину по плечу:
— Марусенька! Отвага мед пьет и кандалы трет…
Пегина тяжело вздохнула. Пахарев пошел в класс. За ним шла Пегина, потом учитель опытно-показательной школы при институте Рулев и после всех профессор методики Ободов, высокий, статный мужчина в пенсне. Пахарев подходил к дверям класса очень смело, без всякого волнения. Он даже почел бы за потерю своего достоинства и трусость волноваться перед встречей с учениками седьмого класса. В щелку между створками дверей на него уставились озорные глаза ребятишек, и он услышал громкий предостерегающий шепот:
— Ребята, шкрабы идут.
И от дверей потопали внутрь класса десятки ног.
Когда дверь отворилась и Пахарев вошел в класс, намереваясь по плану приступить к выполнению самого первого компонента урока — организационного, — он, к неудовольствию своему, сразу увидел, что этого компонента нельзя пока реализовать. Первый компонент урока включал в себя следующую задачу. Учитель должен подойти к столу и, оглядев спокойно и внимательно сидящих за партами учеников, переждать минуту, сказать ласково, но серьезно:
— Здравствуйте, ребятки!
И ребяткам надлежало дружно ответить:
— Здравствуйте!
Тогда учитель среди окончательно водворенной тишины непринужденно, и даже слегка улыбнувшись, спрашивал:
— А кто сегодня у нас дежурный?
Вставал мальчик и деликатно звонким голосом отвечал:
— Дежурный — я.
Учитель еще более приветливо оглядывал мальчика.
— Все ли в классе?
И тогда ученик отвечал учтиво:
— На кафедре записочка.
Пахарев должен был осмотреть записочку, отметить отсутствующих, если они были, и благодушно сказать:
— Хорошо, хорошо. Садитесь…
Первый организационный компонент урока исчерпывался, и начинался тут же компонент второй.
Так должно было идти согласно данным методики и педагогической психологии.
Но получилось вовсе не так. Только те мальчики, которые стерегли его у двери и вскричали: «Шкрабы идут!», только они и сидели на партах, лукаво улыбаясь, а все остальные были на ногах и даже не замечали Пахарева, хотя он и разговаривал с классом… Одни возились в углу, другие рисовали на доске рожицы, третьи подбрасывали к потолку бумажные сосульки и громко и горячо дискутировали, чья сосулька провисит дольше. И решительно весь потолок был в бумажных сосульках разной величины. Сосульки отваливались и попадали кому-нибудь на голову или прямо на нос, а то и на парту, тогда неистовая радость отражалась на лицах малышей.
— Братцы, поглядите, сосулька Сережке угодила прямо в чернильницу.
Сережа, весь в брызгах чернил, утирался, размазывая чернила по лицу, а подле него пританцовывали:
— Эх, чернокожий, чернокожий!
А один лютый шалун, загородив проход товарищам, не допускал их к своим партам, размахивал ранцем и кричал:
— Отсель грозить мы будем шведу!
«Сенька, не волнуйся, не горячись, не кричи, а главное — не теряйся…»
Пахарев поднялся на кафедру и громко произнес:
— Начинается урок по литературе…
Но голос его потонул в общем гаме и не произвел никакого впечатления. Тогда он повторил ту же фразу, но погромче. Все равно, никто даже не повернул в его сторону головы.
И не помня, как это могло получиться вдруг, Пахарев затопал ногами и зашипел:
— Долго вы там будете озоровать? Марш на места!
И стукнул по столу кулаком так сердито, что школьники вздрогнули, тут же рассыпались по местам и мгновенно присмирели. Только забыли подобрать разбросанные по полу бумажки, из которых делались сосульки. А сосульки продолжали свисать с потолка, как сталактиты, над головою Пахарева и тем самым привлекали внимание всего класса. Но Пахарев уже этого не заметил. Он заметил другое: лицо Маруси залилось краской и исказилось до боли.