— Комиссия осудила его за это, — ответил Гривенников нерешительно. — Его предложение отклонено большинством голосов.
— История занимательная. — Ректор резко повернулся лицом в сторону Гривенникова. — Поучительная история. Наверно, у этого студента хватало ума это предвидеть? А? И однако он защищал ее. Какой характер, узнаю по поведению комбедовца…
Гривенников проглотил слюну. Он был повержен на последнем этапе своей борьбы. Но прежде чем признать поражение, он вынул из папки, хватаясь как утопающий за соломинку, отзывы о Пахареве товарищей по институту, и показал ректору. Все отзывы были сугубо отрицательные и целиком совпадали с точкой зрения самого Гривенникова.
— А те отзывы, которые могли бы охарактеризовать Пахарева с положительной стороны, собраны?
Гривенников поколебался ответить сразу и прямо. Вопрос застал его врасплох. Такие отзывы у него имелись, они поступили вопреки его желанию, но он не приобщил их к делу. Они разрушали стройность его концепции и вносили диссонанс в его работу образцового обвинителя.
Ректор ждал ответа, но Гривенников молчал.
— Надо было собрать и положительные отзывы и еще раз проверить материал. Не следует торопиться с выводами. Пусть выводы не предшествуют фактам, а идут за ними.
— Но ведь всем бросалась в глаза одна особенность его частной жизни. На какие средства он так широко жил? Стипендию Пахарев не получает, а от отца помощи — тоже, но посмотрите, как он живет? Шик, блеск, треск, рестораны, знакомства с пышными дамами, содержанки. Откуда эти возможности, эти деньги? Эти колоссальные суммы, которые он кидает на ветер. В ресторанчик «Не рыдай!», который он посещает каждый вечер, с десяткой незачем идти. Там нужны сотни. Источники этих средств пока не найдены. Но будут найдены. Одет Пахарев с иголочки: кто носит студенческие куртки из сукна диагональ? Да что тут говорить — улики неопровержимые.
Ректор улыбнулся грустно, и тут уж началось самое суровое разбирательство.
ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ
Пахарев, пробывший на родине около месяца, выследил все интриги Гривенникова и собрал доподлинные справки. Он был реабилитирован вместе с Бестужевым. Гривенникову пришлось-таки уйти из института «по собственному желанию».
Пока шло разбирательство, Пахарев пропустил часть лекций и зачетную сессию. Теперь он должен был просиживать не только дни, но и ночи, чтобы как-нибудь выкарабкаться из острого цейтнота. Сдав экзамены, он напоследок зашел в институт, чтобы попрощаться.
В институте учебные занятия уже закончились. Он был пуст и безмолвен. Только подле окна на стопочках книг притулились, скорчившись, две молоденькие студентки-первокурсницы и, как галчата, глотая воздух, долбили вслух конспекты лекций.
Нефедыч, увидя его, так весь и просиял от радости:
— Драгоценный Семен Иваныч, прозеленел-то весь, батюшка, вчуже больно. Ну вот и отлично, я сейчас одним духом Давиду Григорьичу доложу…
Он затрусил и вскоре вернулся, сказав, что ректор ждет. Давид Григорьевич был один в своей ректорской, сидел за столом. Он улыбнулся и подал руку:
— Ну, рассказывайте. Что к чему и как там?
— Сдал. Не очень блестяще. Но что делать? Товарищи-то уже на работу устроились.
— Хорошие ребята ваши друзья, не уклонились от своих обязанностей. Да и вообще-то ведь защищать права другого — значит защищать свои права…
Прощаясь у дверей, он вздохнул и добавил:
— Н-да! Право на высокое чувство надо выстрадать…
Пахарев на всю жизнь сохранил перед ректором глубокое благоговение в сердце…
Теперь он жил в комнате один. Только его постель и осталась в углу. На полу валялись исписанные тетради, замусоленные учебники, окурки, конфеты, корки хлеба. Запустение. Все товарищи разлетелись по разным местам страны. О! Эти вечные «причалы» и «отчалы» молодежи, подобно выводкам перелетных птиц, отлетающих из насиженных мест в далекие края, чтобы там свить свои новые гнезда.
Тетя Феня пришла в комнату утром, когда Пахарев еще спал. Он проснулся и вдруг увидел ее, убирающую мусор после студентов.
— Я сам, тетя Феня! Сам… Нахламили, черти, и уехали.
— А ты, видать, беззаботный, — сказала тетя Феня, — все дрыхнешь. Сколько же эдак можно? Другие уж давно к месту определились, денежки лопатой гребут. Вон Федор Петрович уж в новой шляпе щеголяет, в шагреневых штиблетах. Мне коробку конфет принес, сдержал слово.
— У Федора Петровича связи, — ответил Пахарев. — У него боевые товарищи с гражданской войны все на ответственных постах. А я без протекции, тетя Феня. Меня в городе не оставят.