— На селе так на селе, — ответил Пахарев. — Все одинаково.
— Каждый день ко мне ходят искатели золотого рая: оставь да оставь в городе или поближе к городу. Это — печальники о народе. Про народ любят читать, декламируют Некрасова: «сейте разумное, доброе, вечное», а непременно хотят подальше от того поля, где надо сеять «доброе, вечное»… и поближе к городу все места побрали. Свободные вакансии только в далеком захолустье. Например, село Павлово на Оке. Большое село, но железной дороги туда нет, шоссейной тоже. Ясно?
Он пытливо взглянул на Пахарева:
— Ну, ты не горюй. Это не беда. Зато летом — три часа на пароходе по чудесной Оке. Раздолье. Дотолкуемся?
— Да я согласен. Напрасно ты меня агитируешь, Елкин.
— Дело, дело! Успеха тебе. Школа имени Луначарского… Самая большая в районе. Богатое село, центр кустарного промысла. Там испокон веков изготовляют медицинский инструмент, замки, ножи, вилки. Земляк наш Петр Дмитриевич Боборыкин, как тебе известно, написал о павловцах сочинение «Русский Шеффильд». Вон куда метнул — Шеффильд! Сам Короленко, когда жил в нашем городе, выезжал в Павлово, его «Павловские очерки» читал сам Ленин.
— Кто же их не читал?
— Ну вот. Стало быть, и ты что-нибудь настрочишь. Впрочем, ты, кажется, по стихотворной части маракуешь. Это хуже, рифмач: «Она, волна, полна»…
Елкин, когда шутил, то не смеялся и не улыбался, и шутка становилась оттого солонее. Секретарша подала ему бумажку, он подписал и протянул Пахареву:
— Вот тебе путевка в жизнь. Предъявишь там в роно и кланяйся от меня. Инспектор мне дружок. А я напишу, чтобы приискали тебе и квартиру. Они мне всю плешь переели: давай да давай молодого учителя… с марксистской закалкой. Ни одного в районе с советским образованием… Половина из древних семинаристов, половина из Бестужевки… да из расстриг-попов. Представь себе, какой ты будешь лакомый кусочек для роно. И для девиц, конечно. Девицы там ядреные.
Он подписывал бумаги, диктовал и одновременно напутствовал Пахарева:
— Держи ухо востро. Ты — коренная наша опора будешь в этом районе. Больше опереться не на кого. Боже ты мой, каких ты там увидишь монстров! Сперва он к заутрени сходит, а уж потом на уроки… Я тебя прямо в пекло. Полный развал в школе Луначарского… Заведующий Сухоруков умирает в больнице от рака… Они тебя сразу на его место назначат. Внедряй комплексный метод. Дальтон-план. Передовые педагогические идеи и тому подобное. Подчитай Дьюи, Шульгина, Крупскую. Пойми только, брат, начинаем приступать к внедрению передового обучения, построению новой трудовой школы. На вас, молодых, вся надежда. Не подкачай…
Он потрепал Пахарева по плечу и подвел к зеркалу.
— Погляди! Хорошо!
Пахарев глядел в зеркало с недоумением.
— Погляди на себя. Похож ты на советского наставника?
Пахарев подтянул штаны и заправил в них выбившуюся рубашку. Застегнуть ворот не удалось — не было на месте пуговиц.
— Конфуз сплошной. А ведь по одежде встречают. Горе мне с вами!
— Я понимаю, Елкин… Подтянусь. Даю слово.
— Подтянусь! Характер у тебя плохой. Кроме всего прочего. Дерзить приучился. Все не по тебе. Вот шишек на лоб набьешь, тогда угомонишься. Знаем мы вас, словесников: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Начитаетесь этой лабуды, ну и выкомариваете и хватаете горя вдосталь.
Он простился с Пахаревым и тотчас же занялся текущей работой.
На лестнице Пахарев прочитал «направление». Это был приказ принять на работу в школу второй ступени в качестве учителя обществоведения или русского языка. Приказ выглядел солидно, на ведомственном бланке с печатями и росписями авторитетных лиц. Росписи были с мудреными завитушками. Придя а общежитие, Пахарев прочитал этот приказ тете Фене. Тетя Феня выслушала с благоговением, подперев рукой подбородок и умильно вздыхая.
— Ну вот и слава богу, — сказала она. — Мучение кончилось. Теперь тебе ветер в зад. Только в таком виде тебе ехать на службу негоже, без верхней одежонки. Погоди, я на чердаке посмотрю плащишко или шинельку старую…
Она принесла ему ворох старых плащей, и он выбрал прорезиненный плащ, такие плащи тогда входили в моду и считались красивыми.
— Форменный шкраб, — сказала тетя Феня, оглядывая Пахарева со всех сторон. — Сойдет за милу душу.
Пахарев посмотрел в зеркало. Ну, вылитый студент из обедневших дворянчиков: светлые пуговицы так и сияют, фуражка, надетая набекрень, придает лицу выражение надменной мудрости, а прорезиненный плащ сообщает фигуре солидность и деловитость. Такой вид несомненно поразит провинциальных девиц и внушит уважение начальству.